Цена человека: Заложник чеченской войны - Ильяс Богатырев

Приезжая каждый раз с новым оператором, я старался пересечься именно с Лёмой и только затем приступать к съемкам. Сам он был грозненским, жил с тремя детьми и женой в однокомнатной квартире на окраине города…

В каком бы конце Чечни мы ни оказывались к ночи, Лёма умел позаботиться о ночлеге и быте и возил нашу съемочную группу до самого конца очередной командировки. Он был шофером-асом: на своей старенькой «Волге» умудрялся проезжать по таким дорогам и бездорожью, что, ей-богу, позавидовал бы любой чемпион по трофи. Лёма всегда был в курсе расценок на федеральных блокпостах, знал, как при необходимости можно их объехать и при каких обстоятельствах лучше этого не делать – люди, оказавшиеся в условиях войны, вынуждены приспосабливаться и выкручиваться, чтобы жить дальше. Саму войну Лёма, как и большинство чеченцев, считал бесчеловечной политической авантюрой, затеянной в Кремле. Однако присоединиться к боевикам и воевать с федералами он и не думал. Лёма был не особо разговорчив, а я хоть и никогда не лез с расспросами, но достаточно было нескольких нейтральных бесед, чтобы понять, какого невысокого он мнения о Дудаеве и его сторонниках.

Раза три или четыре мы попадали с ним под обстрел. В первый раз это было после того, как, свернув на грунтовую дорогу, мы направились в заблокированные федеральными силами Старые Атаги. Бойцы, сидевшие в засаде за блокпостом, открыли по нам автоматную очередь. Что нас спасло – это высокая скорость и жиденький пролесок, каким-то образом прикрывший наше движение. Тогда нас не задело. В двух других случаях нам, а точнее нашей машине, повезло меньше: осколок снаряда величиной со спичечную коробку пробил лобовое стекло и засел в спинке переднего пассажирского сиденья. По идее этот осколок должен был принять я – прямо в грудь. К счастью, нас в этот момент не было в машине. Как только начался обстрел, мы выскочили из нее и успели залечь в укрытии за несколько секунд до разрыва. Обошлось легкой контузией. А в другой раз была пробита задняя дверь и переднее крыло с водительской стороны. Тут мы не успели ничего понять, услышали только хлопки с тупым жестяным отзвуком. Вероятно, снайпер целился в водителя и, слава богу, не попал, промахнулся дважды. Другой раз был случай где-то в горах Шатойского района, когда ночью мы чуть не задели растяжку, расставленную чеченцами на подъезде к селу. До сих пор не пойму, как Лёма на достаточно большой скорости заметил при свете фар тонкую леску, протянутую поперек дороги! И главное – успел затормозить и остановиться буквально в полуметре от взрыва…

В одном из предгорных сел, где мы с оператором ночевали у дальних родственников Лёмы, я узнал историю про нашего водителя, объяснявшую некоторую сдержанность и замкнутость в его поведении с другими чеченцами и в целом его невеселый нрав. Оказывается, незадолго до начала войны был убит его брат. Убит безвинно другим чеченцем, и убийца остается неотомщенным. По чеченским обычаям Лёма не мог поставить на могиле брата надгробный камень до тех пор, пока не достанет кровника и не сведет с ним счеты. Кровник тот в Чечне не появлялся, а собраться и пуститься на его поиски Лёме не удалось. Но говорили, что он копит деньги и ждет, когда в Чечне поутихнет. Тогда можно будет спокойно оставить семью и исполнить свой долг перед убитым единственным братом.

…Дом, в котором мне рассказывали эту историю, спустя пару месяцев постигла большая беда. Он и еще два дома в селе попали под артиллерийский обстрел. Погибли семь человек, в их числе родственница Лёмы, ее муж и дочь, из семьи в живых остался только сын-подросток, который в момент обстрела оказался в гостях. Это случилось вечером как раз во время моей очередной командировки, а утром об этом узнал Лёма и рассказал нам.

Село Гехи-Чу, в котором это произошло, оказалось заблокированным. Мы по-разному пытались уговорить молодого офицера, непоколебимо стоявшего перед выставленным поперек дороги бэтээром. Все без толку. Мы потратили больше часа, но все же попали в село.

Дом родственников нашего водителя стоял в самом конце переулка, за ручьем – еще один сельский квартал, но там все дома уцелели. Вообще в селе пострадали пять-шесть домов, два из них были уничтожены прямым попаданием снарядов, в том числе тот самый дом, где мы ночевали несколько недель назад. Этого дома теперь просто не было. Снаряд попал в то место, где раньше находился навес, примыкавший к дому. Огромная воронка поглотила все вокруг. Когда мы приехали, огонь в руинах продолжал тлеть. Люди разгребали обломки и еще не приступали к обряду похорон. Тела убитых лежали во дворе соседей, дом которых стоял без стекол, весь в трещинах и разломах. Отец, мать и дочь лежали, прикрытые одним большим куском грязно-синего брезента. Девушке было не больше двадцати, помню ее открытое и светлое лицо, она всегда улыбалась, казалось, что ее как-то не особо касаются все эти боевые действия вокруг.

Мы снимали эти трупы и руины. Ходили от воронки к воронке и молча фиксировали повисший в воздухе ужас. Онемевший мужчина в шляпе заторможено ходил по бывшему двору с куском обугленной доски в руке и как будто что-то искал под ногами. Другие так же неторопливо обменивались тихими полусловами и скупыми жестами, приоткрывали брезент и по одному уносили изуродованные тела, перекладывая их на разноцветное одеяло… Мы с оператором знали, что эти трупы никто из телезрителей не увидит, будут показаны только разрушенные и дымящиеся дома.

Этот обстрел был пьяной дурью или откровенной провокацией. Дело в том, что весной 1995-го был недолгий период перемирия, и стороны, приступив к переговорам, обязались воздерживаться от огня. А тут на тебе! Впрочем, это был не единственный случай, спровоцировавший возобновление боевых действий.

…Здесь я должен извиниться перед читателем за некоторую сумбурность своего повествования. Но для полной ясности своей позиции скажу, что вина за ту авантюрную войну в Чечне почти полностью лежит на Кремле: высшее руководство страны пошло на поводу у тех, кому была выгодна в тот момент военная заварушка. При этом я не преуменьшаю пороки лидеров самопровозглашенной Ичкерии, которые допустили разнузданный криминал в Чечне и не умерили пыл риторики независимости. Тем не менее именно политическое руководство одной из мировых держав с неограниченным дипломатическим потенциалом обязано было проявить элементарную сообразительность и определенное хитроумие, чтобы использовать очевидные возможности мирного урегулирования ситуации вокруг одного из своих субъектов. Перекладывать вину на маленькую Чечню, какой бы строптивой она ни казалась, на мой взгляд, просто несерьезно.