Альбигойская драма и судьбы Франции - Жак Мадоль

Подобные интонации — не ложный пафос, даже если в них и есть некоторое поэтическое преувеличение. В нем весь народ, охваченный желанием вновь обрести свои собственные ценности. Он жестоко мстит захватчикам за череду мрачных лет. История увековечила Сицилийскую вечерню [132] — не знаю, почему она не запомнила под названием Тулузской заутрени 13 сентября 1217 г. Французы, избежавшие смерти, укрылись у графини де Монфор, за стенами Шато-Нарбонне, теперь осаждаемого жителями, как недавно замок Бокер. Положение жителей Тулузы трагично почти так же, как и положение Алисы де Монфор с ее соратниками. Она улучила момент и отправила гонца на равнину Роны к своему мужу. Поскольку город был полностью лишен крепостных стен, следовало одновременно вести одну осаду и готовиться выдержать другую. Все атаки Монфора сначала выдержат импровизированные укрепления. Женщины трудятся здесь наравне с мужчинами, и говорят, что именно одна из них снискала славу, убив 25 июня 1218 г. Симона де Монфора. Впрочем, эта заключительная сцена эпопеи заслуживает того, чтобы привести ее целиком и даже сравнить два рассказа — хронику Анонима, который описывает ликование жителей Тулузы, видящих своего великого врага поверженным, и историю монаха из Во-де-Сернея, оплакивающего смерть героя. Контраст между этими памятниками как нельзя лучше показывает ожесточенность битвы, в которой одни полагали, что сражаются за веру, хотя в действительности воюют за мирские богатства, а другие бились за то, что нельзя назвать иначе как Родина. Я ограничусь Петром из Во-де-Сернея, при этом учитывая, что Аноним тоже воздает должное величию Симона. Он приписывает ему такой клич: «Во имя жертвы! Праведный Христос, даруй мне сегодня телесную смерть или победу!» Но вот слова цистерцианского монаха: «Благородному графу сообщили, что его враги взялись за оружие и украдкой собрались внутри укреплений, подле рва. При сей вести граф, слушавший заутреню, велел приготовить ему доспехи. Облачившись в них, этот христианнейший человек поспешил к часовне, дабы прослушать уже начавшуюся мессу; и покуда он как человек благочестивый жарко молился, толпа тулузцев вылезла из рвов по тайным ходам, подняла свои знамена и яростно набросилась с криками и воплями на наших, охранявших метательные орудия подле рва. Прочие враги, появившиеся с другой стороны, тоже направились к лагерю. Поднялась тревога; наши побежали за оружием, но, прежде чем они подготовились, стоявшие на страже орудий и лагеря получили столько ударов и ран, что трудно и представить. Во время этой вылазки к графу, слушавшему мессу, прибежал посланный и умолял его придти немедленно на помощь. Преисполненный же благочестия муж ответил: „Позвольте мне прежде послушать о божественном откровении и узреть таинство моего искупления“. Он еще говорил, когда появился другой посланный и обратился к нему: „Скорее, скорее, битва усиливается, наши не могут больше держаться“. Христианнейший муж ответил: „Я не выйду, не увидев моего Искупителя“. Когда священник поднял, как обычно, гостию, сей человек, исполненный благочестия, опустился на колени и воздел руки к небу, говоря: „Теперь, Господи, позволь Твоему слуге, следуя Твоему слову, удалиться с миром, ибо мои глаза узрели Спасителя, исходившего от Тебя“. И он добавил: „Мы пойдем и умрем, если надо, за Тебя“, а еще: „Идем и погибнем за Того, Кто ради нас презрел смерть“. Произнеся это, сей непобедимый человек бросился в битву. Сражение усиливалось с обеих сторон, многие как из одного, так и из другого лагеря были ранены, кое-кто убит. С прибытием рыцаря Иисуса Христа наши почувствовали, что их силы и храбрость удваиваются, и, отбросив всех врагов, отважно погнали их почти до рвов. Потом граф со своими соратниками отступили немного назад из-за града камней и целой тучи стрел; они зашли за орудия и укрылись за изгородью от камней и стрел, ибо наши враги беспрерывно забрасывали нас камнями при помощи двух фрондибол, одной катапульты и великого множества ручных пращей. Когда храбрейший граф со своими соратниками стоял, как я сказал, за машинами подле рва, чтобы помешать врагам возобновить вылазку с целью разрушить наши машины, камень, брошенный врагами из катапульты, попал в голову рыцарю Иисуса Христа». Странно, но этот почти агиографический рассказ, составленный из цитат из Писания, почти полностью совпадает с рассказом Анонима. Только тот приписывает Симону де Монфору, возвращающемуся на поле битвы, другие слова, не менее волнующие, хотя и менее благочестивые.

Так погиб, к несчастью друзей и ликованию врагов, тот, кто был наряду с далеким Иннокентием III чуть ли не самой видной фигурой крестового похода. Он обладал всеми качествами великого полководца — упорством, личной храбростью в сражении, мудростью в совете, одновременно осторожностью и дерзостью, активностью, способной охватить целое в деталях; он заботился о солдатах так, что они были безгранично преданы ему. У него не было времени проявить себя администратором, но он предстает превосходным политиком, искусным в переговорах. О его дальновидности во многом свидетельствуют Статуты Памье. Более того, Симон де Монфор был христианином, и его рвение не может не волновать. Он действительно считал себя божьим воином, хотя это не мешало ему преследовать и свои личные интересы. С ним мы погружаемся гораздо больше в атмосферу Ветхого Завета, нежели Евангелия. Бог щедро вознаграждает тех, кто ему служит, как Осия [133], земными благами, и Симон де Монфор не видит ничего предосудительного в обладании ими. Это был человек скорее твердый, грубый и беспощадный, чем по-настоящему жестокий. Разочарованный своим первым знакомством с южанами и, в частности, предательством Гийома Ката, рыцаря из Монреаля, он с тех пор больше рассчитывал на страх, чем на любовь. Именно в этом заключалась его главная ошибка. В течение столетий население Юга проклинало его как отвратительного тирана. И погиб он в конце концов от той ненависти, которую преднамеренно вызвал. Однако он заслуживает не меньшего уважения, чем его удачливый предшественник и пример для подражания — Робер Гискар. Но история всегда несправедлива к побежденным, а им-то и оказался сеньор Ивелина. Он всего лишь потрудился для французского короля, ему самому так и не удалось основать для своих потомков государство, о котором он мечтал. Символ его судьбы — заваленный сеном надгробный камень среди развалин, которые некогда были приорством От-Брюйер.

Амори де Монфор оказался совершенно неспособным продолжить дело своего отца. После смерти Монфора ему пришлось снять осаду Тулузы и укрепиться в Каркассоне, более надежном месте. Оттуда он взывает к королю Франции, и тот во второй раз посылает значительное войско с принцем Людовиком во главе. Одержанные недавно победы над Иоанном Безземельным позволяют французам на сей раз двинуться западными дорогами. Первым городом, отважившимся сопротивляться французскому войску, был Марманд. Его взяли, и все жители, включая стариков, женщин и детей, были вырезаны. Жертв было по меньшей мере пять тысяч. Избиение в Марманде в 1219 г. произошло спустя десять лет после резни в Безье. Однако будущий Раймон VII, фактически наследовавший своему отцу (Раймон VI умер только в 1222 г.), и жители Тулузы не поддались панике. Город занял оборону, и когда 19 июня королевское войско прибыло под его стены, Тулуза закрыла пред ним ворота. Осада продлилась до 1 августа. Именно в этот день принц Людовик свернул лагерь и вернулся во Францию, бросив свои военные машины перед победившим городом. Каковы бы ни были причины этого внезапного отъезда, для южан он означал блестящий триумф, и отныне в течение нескольких лет французы будут терять один за другим города, завоеванные при Симоне де Монфоре. Даже Каркассон возьмут и вернут молодому Транкавелю, сыну несчастного Раймона-Роже. Это воистину победа Prix и Parage, Происхождения и Достоинства. Успех ошеломляющий, но у этой победы не было будущего.