Профессиональная интуиция - Марина Серова

Крыша КПП в этот раз меня не интересовала. Удалившись чуть дальше от здания, я уже проверенным способом забралась на бетонный забор, переступила, используя металлический столб в качестве опоры, через колючую проволоку. Верхний срез бетонной плиты достаточно узок, и соприкосновения с проволокой избежать было практически невозможно. Будь я в обычных джинсах, пришлось бы повозиться гораздо дольше или вообще придумать другой способ проникновения в лагерь. «Спецштаны» же к «колючке» были совершенно равнодушны. Металлические «усы» проволоки попросту скользили по гладкой и прочной ткани, не цепляясь и не нанося вреда.

Третьей веревки у меня в запасе не было, поэтому пришлось снять со столба и прихватить с собой эту, с помощью которой я на стену забралась. Мало ли, вдруг она еще понадобится. Правда, теперь, если придется покидать лагерь очень и очень спешно, придется потерять как минимум минуту на то, чтобы достать веревку и накинуть петлю на столб. Но что поделаешь, приходилось выбирать из двух возможных неприятностей меньшую, хотя англичане, например, любят повторять, что из двух зол вообще выбирать не стоит. Постараюсь быть осторожнее. Обещала же любимому начальнику всячески беречь себя.

Я спрыгнула вниз и оказалась на территории «лагеря».

Медсанчасть, наверное, все же медпункт, санчастью Горшенин называл его, надо полагать, по военной привычке или с перспективой на будущее, по моим предположениям, должна была находиться в здании, расположенном правее остальных построек и ближе к ограде. Туда я в первую очередь и направилась.

Попасть что в медсанчасть, что в медпункт труда обычно не представляет. Но на окнах того здания, к которому я подошла, оказались решетки, а металлическая дверь была заперта на замок. Как впоследствии выяснилось, остальные помещения оказались укреплены так же основательно, а некоторые еще имели на входе постоянную охрану из одного или двух человек. Видимо, не располагая реальной возможностью серьезно укрепить «лагерь» по внешнему периметру, ведь усиленные охранные мероприятия вызвали бы недоумение и подозрения у посторонних, Горшенин пошел по другому пути: сделал практически из каждого сооружения, находящегося на территории «лагеря», отдельно стоящую неприступную или почти неприступную крепость.

Неприступность каждой крепости тем не менее — понятие относительное. Всегда можно найти какое-нибудь — хотя бы одно! — слабое звено. В здании медпункта таким звеном оказалось узкое окно полуподвала.

Это окошко, так же как и остальные, было забрано решеткой. Но она, наверняка установленная лет десять назад, основательно проржавела у земли от постоянного воздействия влаги. С моими инструментами сломать ее оказалось парой пустяков. Повозиться, правда, несколько минут пришлось, зато сделано все было практически бесшумно.

Выставив стекло, я сразу же почувствовала устойчивый запах хлорки. Значит, скорее всего в своих расчетах не ошиблась, попала, куда и хотела. Я нырнула в окно руками вперед и оказалась на полу неосвещенного помещения.

На этот раз, кроме зажигалки, я прихватила с собой фонарик с тонким, мощным лучом. Натянув для начала на нос повязанную на шее косынку и приняв таким образом вид этакого Зорро, я вынула фонарик и быстро осмотрелась.

Помещение представляло собой небольшой по размерам склад. Высокие металлические стеллажи вдоль стен были сплошь заставлены склянками, банками, кюветами и прочими предметами медицинского или околомедицинского назначения. Ближе к двери стоял полупустой бумажный мешок с хлорной известью. Часть порошка просыпалась на пол, отчего по всему складу стояла жуткая вонь. Лишь из выставленного мною окна в небольшом количестве поступал свежий воздух.

Входная дверь была заперта, но врезной замок имел замочную скважину также и с внутренней стороны. Подобрав подходящую отмычку, я через пару минут вышла в коридор и плотно прикрыла за собой дверь. Слезились глаза от хлорки, и хотелось чихнуть. Оставалось надеяться, что за проведенное на складе время я не успела насквозь пропитаться запахом хлорки, иначе он будет «сообщать» о моем приближении за несколько метров и о внезапности придется забыть. А этого мне не хотелось бы.

Остальные помещения в подвале я даже не стала проверять. Только передвигалась тихо да прислушивалась, не раздастся ли откуда-нибудь звук, означающий, что в подвале присутствует кто-то еще.

Но все было тихо, поэтому я прямиком двинулась к своей цели. Мне нужен был доктор. Здесь, внизу, его вряд ли стали бы держать. Слишком много возни с вождением к больным и обратно. Значит, искать его следовало в одной из комнат на первом этаже. Туда я и направилась.

Оказалось, что для медицинских целей отдано практически все здание. На первом этаже помимо подсобных помещений находился кабинет врача, смотровая и даже небольшая операционная. Кроме того, имелась палата для лежачих больных и три отдельных бокса. Кажется, Горшенин не слишком преувеличивал, называя «свое» медучреждение именно санчастью.

Все двери, за исключением двери в туалет, были закрыты, но на каждой, в полном соответствии с армейскими инструкциями, имелась табличка с соответствующей надписью, так что сразу становилось понятно, что и где находится. Единственное, чего не сообщали таблички, так это того, в каком из помещений оборудована временная тюрьма для доктора. Поразмыслив, я пришла к выводу, что находиться доктор может либо в помещении с надписью «Автоклавная», либо в одном из боксов, два из которых могли быть заняты недисциплинированным Букреевым и парнишкой, подвернувшим ногу.

Все три бокса были пронумерованы. Рассудив, что военные, даже бывшие, по принципу должны оставаться последовательными и предсказуемыми в своих действиях, я вынула отмычки и вскрыла дверь бокса номер три. И снова не ошиблась в своих предположениях.

Доктор оказался именно в этом помещении. Кем же еще, если не доктором, мог быть заросший щетиной и в самом деле немного похожий на классического народовольца мужчина, дрыхнувший сейчас на узкой больничной кровати?

Я вынула пистолет, переместила луч света с кустистой щетины на заостренный нос, затем — на глубоко запавшие глаза.

Мужчина встрепенулся и резко сел. Глаза его лихорадочно посверкивали.

Сквозь зарешеченное окно бокса света проникало достаточно, чтобы различать только очертания мебели. Поэтому, скользнув лучом фонарика по своему пистолету, чтобы у незнакомца отпали все возможные сомнения в серьезности моих намерений, я щелкнула выключателем и тихо, уже в полутьме, сказала:

— Спокойно. Я всего лишь незваный гость. Вы кто?

Человек сонно похлопал глазами и растерянно пробормотал:

— Гвоздев. Врач. Гвоздев… это… Николай Иванович. А-а-а…

— Тш-ш-ш, — предостерегла доктора я. — Не надо лишних слов. Гвоздев, на свободу желаешь?

Доктор молчал. Может, он кивнул. Но после яркого света фонарика при скудном освещении из окна я этого не увидела. Говорят, что молчание — знак согласия. Вот я и решила принять молчание пленника за согласие сотрудничать, поэтому не то предложила, не то приказала: