Под знаком полумесяц - Чингиз Абдуллаев

Прошло еще несколько дней. Нам казалось, что инцидент с Шамилем Тушиевым был всего лишь невероятным случаем совпадения, который иногда случается в жизни каждого агента. Когда его участие в переговорах было неверно истолковано, и кто-то решил физически устранить нашего друга. Но поверить в такую очевидную наивность мешали наши знания фактов, при которых будущие убийцы должны были обладать слишком большой информацией о Тушиеве, чтобы провести такое убийство. И поэтому нам было очень тревожно.

Конференция с участием Якова Ароновича была назначена на пятницу, а в среду меня вызвал полковник Кафаров.

— Судя по отзывам, появившимся в Интернете, к нам прилетят сразу несколько ведущих литературоведов, — сказал он, положив на стол возможный список гостей.

— Верно. Наш институт уже разослал всем приглашения, — подтвердила я.

— И прибавил нам работы, — заметил Микаил Алиевич, — теперь мы обязаны проверять каждого прибывающего. Не забывай, что до начала «Евровидения» осталось чуть больше месяца.

— Вы не возражали против этой конференции, — напомнила я ему.

— Конечно, не возражал. Иначе трудно будет объяснить присутствие Гольдфарба в нашей стране столь длительное время. Даже если поверить, что он изучает рукописи в наших архивах. Нужно было его каким-то образом «легализовать». Но надо помнить, что среди приехавших тоже может оказаться человек с двойным дном. Или вообще подставное лицо, что крайне нежелательно в такой ответственный период. Поговори с Яковом Ароновичем, пусть проверяет каждого из тех, кого пригласили. Ведь почти всех он обязан знать в лицо.

— Он лично просматривал списки, — подтвердила я, — и там будут даже литературный критик из Японии и член Нобелевского комитета по литературным премиям. Нам показалось важным пригласить и его.

— Интересно, кого вы еще выдвинете на Нобелевскую премию? — буркнул Кафаров. — Или у вас есть конкретные претенденты?

— Насколько я знаю, пока нет, — улыбнулась я, — но группа преподавателей Славянского университета отправила письмо в Стокгольм с просьбой дать эту премию их ректору. Говорят, что оттуда уже пришло письмо с подтверждением его номинирования.

— Неужели они верят, что подобным образом могут дать премию? Там ведь сохраняют в тайне, кого именно выдвигают и кто номинирован на премию в течение пятидесяти лет.

— Ректор — хороший человек. И у него есть несколько приличных вещей, — возразила я, — а насчет конкретных претендентов всегда бывает сложно. Слишком много людей искренне считают, что именно они должны быть выдвинуты на эту премию.

— Мы проверим списки прибывших, — повторил Кафаров, — и не забудь, что тебе нужно все время быть рядом с нашим гостем. Возможно, уже через некоторое время сюда прибудет еще большая группа их специалистов. И по нашим сведениям, это очень нервирует наших южных соседей. Но у нас просто нет другого выхода. Мы обязаны обеспечить безопасность этого конкурса. К нам будет приковано внимание всей Европы, всего мира. Это просто не тот случай, когда мы можем допустить ошибку.

— Вас что-то беспокоит? — Кажется, я начала чувствовать состояние людей, с которыми разговариваю. Даже если моим собеседником был человек, умеющий скрывать свои мысли. Кафаров внимательно посмотрел на меня. Нет, он не удивился. Ведь он столько лет меня готовил. Он просто более внимательно ко мне пригляделся, словно спрашивая, созрела ли я полностью для участия в его играх.

— Меня беспокоит все, что относится к проведению нашего конкурса, — сказал полковник, — и меня очень волнует, что погиб один из членов вашей группы, а мы до сих пор ничего не знаем о его возможных убийцах.

Я молчала. Словно чувствуя, что именно он скажет. И он продолжил:

— Мне не совсем нравится, когда двое офицеров вашей группы пытаются скрыть свои отношения от остальных, — сказал он, глядя мне в глаза.

Рано или поздно это должно было случиться. Он все равно бы нас вычислил. Интересно, что нужно говорить в подобных случаях? Оправдываться глупо. Отмалчиваться еще глупее. Отрицать очевидное просто идиотизм. И поэтому я молчу.

— Вы встречаетесь уже достаточно давно, — безжалостно продолжает полковник, — и пока мы работали в самом городе, я сознательно закрывал на это глаза. Но все изменилось. Сейчас у нас будет самая важная проверка за все время работы вашей группы. Возможно, вообще самая важная проверка для всего нашего министерства и для всех наших сотрудников. И в этих условиях я должен требовать от сотрудников специальной группы оставить все личные страсти и эмоции в стороне…

Он смотрит на меня, ожидая ответа. Нужно что-то ответить. Мое молчание становится просто неприличным.

— Да, — говорю я своему наставнику, — да, мы встречаемся.

— В твоих словах есть вызов, — замечает Кафаров, — как будто я тебя укоряю, а ты бросаешь мне вызов. Но это глупо и непродуктивно. Я не твой отец и не ревнующий тебя старый начальник к более молодому сотруднику. Я всего лишь напоминаю о том, что ситуация изменилась и от каждого из вас может понадобиться предельная личная беспристрастность…

— Наши отношения никого не касаются, — попыталась возразить я полковнику.

— Не касались до сегодняшнего дня, — жестко прерывает меня Кафаров, — а теперь очень касаются. Повторяю. Речь идет и о вашей безопасности. Мы до сих пор не знаем, кто и почему убил Шамиля Тушиева. Но если произошло самое худшее и каким-то образом они сумели узнать про вашу группу, то положение гораздо хуже, чем мы могли себе представить. Гораздо хуже, Кеклик. Они могли вычислить кого-то из офицеров, но когда убивают нашего информатора — все гораздо хуже. Это означает, что среди наших есть предатель. Есть человек, который выдал им Шамиля Тушиева. Который мог знать о том, что машина нашего товарища находится в ремонте и в этот день он обязательно выйдет из дома, чтобы отправиться в гости к своей сестре. Они ждали его на улице почти три часа. Значит, были уверены, что он выйдет. Более того. Точно знали, что он обязательно появится на улице один и без машины.

— Вы подозреваете кого-то из нас? — наконец доходит до меня.

— Вы уже в неполном составе, — вместо ответа говорит Кафаров, — из оставшихся троих двое связаны друг с другом неформальными связями. И это мне не нравится. Теперь поняла?

— Да. Но мы с Арифом не предатели. Вы ведь нас знаете уже много лет.

— Шамиля я тоже знал много лет. Но его убили. В нашей работе нет места личным пристрастиям. Я не устаю повторять тебе это столько лет подряд.

— Я помню ваши слова. Но они не имеют отношения к нам.

— Имеют, — как-то устало и очень тихо произнес полковник.

Я смотрю на него. И с ужасом вспоминаю, что он сказал из оставшихся «троих». Как это троих? Нас осталось четверо. Четверо из пятерых. Он что-то путает. Он явно ошибся. Господи. Я ведь прекрасно знаю, что он никогда не ошибается. Полковник внимательно следит за моими глазами.

— В таком случае тебе надо знать, что пропал еще один член вашей группы, — сообщает мне Кафаров.