Бич Божий - Сергей Шведов

– Пока что тебе нечего бояться, светлейший Паладий, – попытался успокоить перетрусившего хозяина гость. – Я придержал донос, и он не попал на глаза сиятельному Аспару.

– И что же мне теперь делать? – потерянно спросил римский стоик.

– Пока Бонифаций в Африке, тебе ничего не грозит, – продолжал участливый Маркиан, – но если префект вернется, то… Его арестуют сразу же, как только он сойдет на берег. А что будет дальше, ты знаешь не хуже меня. Бонифаций выдаст всех, чтобы облегчить свою судьбу. А разве ты на его месте поступил бы иначе, светлейший Паладий? В лучшем случае тебя отправят в изгнание, в худшем – казнят. Имущество отберут в казну. И твоя супруга Стефания останется нищей с двумя детьми на руках.

Участь Стефании в данную минуту Паладия волновала менее всего. Он, конечно, любил свою жену, но не настолько же, чтобы забыть о своей собственной незавидной участи. Кроме того, в последнее время он заподозрил Стефанию в неверности. Ему показалось, что светлейший Маркиан неспроста зачастил в его дом. Трудно сказать, насколько Паладий был прав в своей подозрительности, но, так или иначе, эта действительная или предполагаемая связь спасла его от крупных неприятностей. Возможно, даже от смерти.

– Мой тебе совет, светлейший Паладий, немедленно бери перо и пиши письмо префекту Африки. Бонифаций не должен возвращаться в Медиолан, иначе он погубит и себя, и своих верных сторонников.

– А я могу сослаться на тебя в своем письме? – спросил нотарий.

– Можешь, – великодушно согласился Маркиан. – Напиши, что я случайно проговорился о грядущем аресте Бонифация под воздействием винных паров.

– А кто доставит мое письмо префекту Африки?

– Достойный Труан, он как раз сегодня отплывает в Карфаген.

– А ему можно доверять? – понизил голос до шепота нотарий.

– Неужели ты думаешь, светлейший Паладий, что я позволил бы тебе упомянуть свое имя в письме, если бы не был уверен в надежности посланца?

Нотарий успокоился почти сразу, как только понял, что в лице Труана имеет дело не с палачом, а всего лишь с торговцем. От этого его слог сразу стал гладким. И панические всхлипы в начале письма сменились увещеваниями. Маркиан прочитал послание дважды и остался доволен его содержимым.

– У тебя талант, нотарий. Слог, достойный самого Сенеки.

Сиятельный Бонифаций с удобствами устроился в Карфагене, прибрав к рукам роскошный дворец одного из своих предшественников, префекта Гераклиона. Карфаген когда-то, очень давно, выступал соперником Вечного Города, но был заклеван победоносными римскими орлами. Возродиться в своем прежнем великолепии Карфагену не дали, тем не менее он продолжал оставаться крупнейшим портом на африканском побережье, куда стекались товары из самых отдаленных уголков обитаемого мира. Местный торг мог удивить даже римлянина – как разнообразием товаров, так и разноязычием продавцов. Ор здесь стоял такой, что у непривычного человека закладывало уши. Карфагенские обыватели представляли собой столь причудливую смесь племен и народностей, что стороннему наблюдателю трудно было понять, как же эти люди общаются друг другом. Карфаген был городом мирным – если здесь и случались заговоры и мятежи, то исключительно по вине римлян, которые в последнее время без конца что-то делили, повергая в изумление подвластные Вечному Городу племена.

Префект Гераклион окружил свой дворец чудесным садом с таким количеством фонтанов, что нотарий Авит едва не заблудился среди них. Впрочем, фонтаны давали прохладу, столь необходимую в жарком климате Африки. Бонифаций, истосковавшийся по Риму и Медиолану, принял старого знакомого с распростертыми объятиями и закатил по поводу его приезда такой пир, словно Авит был по меньшей мере императором или собирался им стать. Нотарию пришлось ждать двое суток, пока хозяин и его гости ублажат свои желудки, а потом еще сутки ушли у Бонифация и Рутилия на то, чтобы справиться с наступившим похмельем.

– Я возрождаю здесь добрые римские традиции, – пояснил удивленному разгулом нотарию сиятельный Бонифаций.

Туррибий, живший во дворце префекта в качестве то ли секретаря, то ли наперсника, расплылся в широченной улыбке. Сенатор Рутилий сокрушенно крякнул. Судя по всему, эта троица до того увлеклась пирами и забавами в богатейших африканских провинциях, что начисто забыла о заговорах и мятежах. Однако в Медиолане о заговорщиках еще помнили, и это стало неприятным сюрпризом для Бонифация.

– Заговор раскрыт, – сказал нотарий префекту. – Аэций в своем письме к Плацидии назвал наши имена.

– Каков негодяй! – возмутился коварству соперника Бонифаций. – Ты сказал императрице, что наш заговор направлен не против нее, а против Аспара?

– Сказал, – пожал плечами Авит, – но императрица хочет услышать эти заверения из твоих уст, сиятельный Бонифаций, и требует, чтобы ты вернулся в Медиолан. Иначе тебя публично объявят мятежником и врагом божественного Валентиниана. Положение очень серьезное, патрикии. Как только о заговоре узнает Аспар, а он о нем узнает очень скоро, для нас наступят черные дни.

Бонифаций пришел в ужас. Что, впрочем, не удивительно. Для него заговор был всего лишь игрой, очередным развлечением, а тут вдруг выясняется, что пустая болтовня скучающих патрикиев может обернуться опалой, а то и казнью. Префект Африки слишком хорошо знал свою любовницу, чтобы рассчитывать на ее беспредельное милосердие. Сиятельная Плацидия никогда не щадила своих врагов. И примером тому могла служить незавидная участь Олимпия, Иовия и прочих вершителей судеб в империи, которые поплатились за свою гордыню либо жизнью, либо изгнанием.

– Я поеду, – вскричал, подхватываясь с ложа, Бонифаций. – Я оправдаюсь! Императрица должна меня понять.

Разговор происходил в беседке, увитой виноградной лозой и окруженной десятком фонтанов с весело журчащей водой, так что чужих ушей можно было не опасаться. Тем не менее ни Рутилий, ни Туррибий не спешили пока высказывать свое мнение по столь щекотливому поводу.

– Подождите, – спохватился вдруг Бонифаций. – Вчера я получил письмо от Паладия. Как же я мог об этом забыть!

– И что пишет нотарий? – лениво полюбопытствовал Туррибий.

– Откуда же мне знать… – развел руками префект. – Я письмо не читал.

– А кто тебе его передал?

– Какой-то торговец, – наморщил лоб Бонифаций. – Не то Туран, не то Труан…

Вандалы волной прокатились по африканским провинциям, не встретив никакого сопротивления. Города в ужасе распахивали ворота, как только они появлялись на горизонте. Неприятным сюрпризом для Рима стал флот варваров, прибиравший к рукам африканские порты. По слухам, армия Гусирекса насчитывала не менее шестидесяти тысяч человек. Но точной цифры не знал никто. Комиты и ректоры слали отчаянные письма к префекту Бонифацию, но тот словно воды в рот набрал. Дукс Велизарий попробовал было остановить победное шествие вандалов по Мавритании и Нумидии, но двадцать его легионов и три тысячи клибонариев были сметены волной варваров Гусирекса, даже не заметивших препятствия. Путь на Карфаген был открыт. Вандалы подступали к городу и с суши, и с моря. До сиятельного Бонифация стало доходить, какую глупость он совершил, поддавшись уговорам изменника Туррибия. Сенатор Рутилий выехал навстречу вандалам, дабы призвать Гусирекса к соблюдению договора и остановить продвижение его армии к Карфагену. С той поры прошло уже больше месяца, а о Рутилии не было ни слуху ни духу. Бонифаций воззвал к Риму, но ответ, пришедший от магистра Аспара, поверг его в недоумение. Аспар ни разу не обмолвился об измене префекта; создавалось впечатление, что он о ней вообще ничего не знал. Сиятельному Бонифацию предписывалось собрать в кулак все африканские легионы и обеспечить высадку византийцев, идущих на помощь многострадальной Африке. А письмо Галлы Плацидии и вовсе было ободряющим. Императрица выразила надежду, что сиятельный Бонифаций не уронит чести римского патрикия и сумеет дать отпор зарвавшимся варварам Гусирекса. Письма из Рима привез светлейший Маркиан, не побоявшийся пересечь Внутреннее море на галере, несмотря на бесчинства вандалов, без пощады топивших римские корабли. Маркиан был секретарем Аспара в чине нотария и его доверенным лицом. Кроме того, он был хорошим знакомым Бонифация, с которым тот всего несколько лет назад совершил успешное путешествие в Панонию. Кто бы мог подумать тогда, что судьба вновь сведет их не где-нибудь, а в Африке, за стенами Карфагена?!