Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906-1914 гг. - Гаральд Граф

Теперь любо было смотреть на фронт едущих на берег! Хоть и не осматривай: все одеты с иголочки, не узнать и обычно грязных кочегаров. Хотя было запрещено переделывать казенную одежду, все же многие ее пригоняли по фигуре, на что судовое начальство смотрело снисходительно, если это делалось в границах допустимого. Матросы лучше выглядели в хорошо пригнанных бушлатах и в хорошо сидящих брюках, чем в неуклюже сидящей одежде, делавшей и всю фигуру неуклюжей. С каждым годом большинство матросов стало выглядеть все лучше и лучше. Пускай это франтовство, но оно приносило пользу, как его ни критиковали офицеры «доброго старого времени». Теперь матросы даже стали пользоваться бо́льшим успехом у прекрасного пола, а это служило к смягчению нравов. Даже суровые финки часто не могли устоять против чар бравых флотских.

На этой почве все же иногда выходили и неприятные истории. Одна финка, не желая жить «по любви», потребовала от своего любовника, чтобы он на ней женился. Но тот не хотел этого, да и как потом выяснилось, и не мог, так как был женат. Однако порывать с ней связь ему тоже не хотелось. Посоветовавшись с приятелями, он решил обмануть злополучную финку, благо она по‑русски понимала плохо и не имела понятия о православных обрядах. Вот все принарядились и пошли в церковь, где заказали молебен. Финка была в полной уверенности, что это происходит обряд венчания. Правда, кое‑что ее вводило в сомнение, но ее убедили, что это так и полагается и что она, как лютеранка, ничего не понимает в православных обрядах. Вернувшись домой, отпраздновали «свадьбу», честь честью, и все пошло по‑хорошему. Финка совсем успокоилась и больше ни в чем не сомневалась, тем более что и брачное свидетельство было сфабриковано и ей показано. Но скоро кончился срок его службы, и он был уволен в запас. Мнимая жена ему уже надоела, потянуло к настоящей. Не попрощавшись, он сел в поезд и укатил. А ей через приятелей сообщил, что его срочно перевели на другой миноносец и тот ушел в плавание.

Ждала‑ждала своего «мужа» бедная финка. Все миноносцы вернулись на зимнюю стоянку, а его все нет. Часто справлялась у других матросов, те ее успокаивали, что ее «муж» скоро вернется. Наконец не выдержала, пошла по начальству и все рассказала. Тут вся история и вышла наружу. Но что было делать? Добиться его наказания, но ведь финке от этого не стало бы легче, тем более что детей у них не было.

Всякая воинская служба основана на строгой дисциплине, а морская и тем более. Дисциплина же влечет за собою неизбежные случаи ее нарушения. Уклад военно‑морской службы у нас был указан в Морском уставе, которого следовало строго держаться на всех кораблях императорского флота.

Всякое нарушение дисциплины вызывало необходимость налагать взыскания, которые были регламентированы Дисциплинарным уставом. В нем было указано, кто и какие наказания может налагать. Импровизация в наложении наказания, то есть в их характере и продолжительности, строго каралась.

По отношению нижних чинов, то есть чинов не офицерского и кондукторского звания, дисциплинарные взыскания выражались в выговорах, в постановке под винтовку в полном вооружении во время отдыха (но не больше указанного числа часов), лишении съездов на берег, сажании под арест в судовом карцере. Выговоры, конечно, приходилось делать очень часто. На миноносцах карцеров не было, и обычно наказания ограничивались постановкой под винтовку или лишением права съезда на берег. Правда, можно было сажать в карцеры при экипажах, но к этому почти никогда не прибегали. Все дисциплинарные взыскания налагались или командиром, или старшим офицером, другие офицеры могли налагать взыскания, разрешенные уставом, с ведома старшего офицера.

Проступки более серьезного характера и уголовные карались преданием корабельному суду, а еще более серьезные – преданием портовому суду. Корабельные суды могли собираться на всех судах I и II ранга. На миноносцах, хотя и II ранга, собирались дивизионные суды. Компетенция корабельного суда соответствовала компетенции мировых судей. Их разбору подлежали следующие проступки: неисправимо дурное поведение, кражи, промотание и порча казенных вещей вообще, в частности обмундирования, нанесение увечий во время драки и т. п. В составе суда приказом командира корабля назначались: председателем один из старших лейтенантов, два члена суда – лейтенанты и делопроизводитель (мог быть и мичман). За правильностью делопроизводства следил «флагманский обер‑аудитор» – офицер, получивший юридическое образование, чаще всего в Военно‑юридической академии. Утверждал постановление корабельного суда командир.

Быть председателем или членом суда мы не очень‑то любили, потому что судить своих матросов было неприятно и потому, что если мы и имели для этого необходимые познания, то опыта почти не имели, так как суды были редким явлением. Судебному разбирательству должно было предшествовать дознание, которое производилось офицером по назначению командира (не входящим в состав суда). Судопроизводство благодаря шаблонности судимых проступков было несложным. После опроса свидетелей и обвиняемого суд решал, признать ли обвиняемого виновным или оправдать. В первом случае мера наказания устанавливалась в соответствии со статьями закона.

К преданию суду командиры старались прибегать только в самых редких случаях, когда не предание суду было бы само по себе явным нарушением закона. Если появлялся матрос неисправимо дурного поведения, то после долгого периода старания его перевоспитать на корабле его списывали в экипаж. Это был его последний шанс исправиться, но чаще всего именно там он еще хуже начинал себя вести и там его не щадили и отдавали под суд, который присуждал к отдаче в дисциплинарный батальон. Служба же в нем не зачитывалась в отбывание повинности, и таким образом отдалялся срок его выхода в запас. К тому же, попав в среду таких же отрицательных типов, осужденные, за редким исключением, не исправлялись, наоборот, чаще еще больше портились.

На Рождество на миноносцах команды устраивали елки, раздавались подарки и сласти. Удавалось это делать из экономических сумм. Бывали случаи, что на подобные праздники матросам разрешалось приглашать своих близких и знакомых. Но вообще это не поощрялось, потому что слишком трудно было проверять приглашенных и легко мог проникнуть на корабль совершенно нежелательный элемент. Иногда команды с миноносцев устраивали также праздники на берегу, нанимая для этого какое‑нибудь большое зало. Это новшество стало очень прививаться, особенно на зимовках в Гельсингфорсе. На такие увеселения приглашались гости и с других кораблей. Между кораблями даже появилось соревнование, который из них устроит лучше. На этих вечерах обязательно устраивались выступления своих артистов: разыгрывались комические сценки, показывались фокусы, выпускались юмористы, а после этого танцевали до упаду.

Обязательно приглашалось и ближайшее начальство, и эти приглашения всегда принимало. Но, чтобы не стеснить веселящихся, начальство своевременно исчезало. Веселье на таких вечерах царило самое непринужденное; гораздо более искреннее, чем на офицерских балах.

Интересно бывало наблюдать своих матросов в другой обстановке: ухаживающими за какими‑нибудь барышнями, сыпящими шутки и комплименты несколько тяжеловесного характера. Забавно было видеть, как какой‑нибудь серьезный на корабле унтер‑офицер, всегда казалось поглощенный в свои обязанности, здесь так отплясывал, что был весь красный и вспотевший.