Детективная богадельня - Юлия Игоревна Андреева

хозяйки дома выглядело уставшим, — Рудольф говорил, у вас, Освальд, гувернантка уволилась. Я сегодня как раз собиралась предложить, пока все не утрясется, присылать ваших деток к нам. Впрочем, вряд ли вы решитесь привести своих детей в дом, где было совершено убийство.

— Я пришел спросить, в какой больнице находится ваш кондитер и как здоровье служанки? — Финк подумал, что у начальника полиции как раз такая супруга, которую мог бы пожелать себе любой полицейский. Милая, чуткая, внимательная. Именно она, познакомившись с женами полицейских, всегда была готова помочь всем тем, чем только может помочь один человек другому. Вот и сейчас сама предлагает вдовцу Флемингу присылать его детей к ней, словно шум и детская возня в доме ее совершенно не касаются.

— Антонио уже дома, еще очень бледен, но сказал, что быстрее придет в себя, если будет что-то делать. Вы можете найти его на кухне. Что же до милой Софи, врачи считают, что ее шансы близки к нулю! Подумать только, если бы дети вернулись раньше! Они непременно попробовали бы этого крема. Ума не приложу, как я сама отказалась, ограничившись кофе. Как представлю… мороз по коже.

— А где были ваши дети?

— На даче у Фельтонов! — всплеснула руками Луиза. — Это совсем близко. Вчера там устраивался большой детский праздник с ночным факельным шествием и карнавалом. День рождения их дочери. Вообще-то, обычно праздновали в конце июня, но Эльвира сказала, что они собираются куда-то уехать, и тогда девочка лишится праздника среди сверстников. Мы много лет дружим семьями, и нередко дети по нескольку дней живут то у нас на даче, то у них. Обычно мы, правда, стараемся сопровождать их, но тут мне нужно было занять Шарлотту, поводить ее по магазинам, показать, как изменился за время ее отсутствия Лондон. Праздничный обед должен был начаться в шесть часов вечера, поезд с детьми прибывал на вокзал в четыре, Шарлотта вместе с Софи взбивала крем на кухне, Антонио возился с паштетом. Когда торт был готов, Лотти как раз облизывала миску из-под крема. Увидев меня, она предложила выпить кофе. Я посмотрела на часы, в моем распоряжении было минут двадцать. Более чем достаточно. Правда, я не прикоснулась к крему, однажды в детстве переела сладкого и с тех пор утратила к этому делу всяческий интерес. Кроме того, кастрюлька для взбивания была вся липкая от крема, Шарлотта еще та хозяйка. Но у нее, по крайней мере, был передник и голые руки, я же уже была готова выйти из дома, и если бы хотя бы одно пятнышко…

— Вы бы опоздали бы к поезду.

— Вот именно, — Луиза подняла красивые брови. — Последнее, конечно, не смертельно, дети ведь не одни, а в сопровождении взрослых, как минимум, гувернантки Фельтонов. Никто не впал бы в панику, не окажись меня на платформе. Просто отошли бы в сторонку и занялись водой с сиропом. Но я все равно терпеть не могу опаздывать.

Поняв, что от Луизы он больше ничего уже не добьется, Финк прошел на кухню, где обнаружил повара за украшением какого-то замысловатого десерта.

— Вы Антонио Гетти, который служил кондитером в частной школе Годольфин в Солсбери, графство Уилтшир? — не поздоровавшись и не представившись, выпалил Финк.

— Да, служил. Все где-то служат, — пожал плечами итальянец. — Что в этом такого?

— И вчера миссис Торнсон готовила торт по вашему рецепту?

— Можно и так сказать, если при этом закрыть глаза и заткнуть нос, — Антонио поморщился. — Десять лет назад я придумал дивный миндальный торт, а эта… эта… она и в школе была дурой и… и теперь стала не лучше. Я пробовал ее хваленый крем, якобы тот самый крем, но он, понимаете ли, горчил! Миндаль должен чуть-чуть горчить, но не так, сеньор. Я честно испек ей коржи и позволил приготовить чертов крем, но я понятия не имел, что вместо того, чтобы растолочь миндаль в самой обыкновенной ступке и потом чуть-чуть прогреть его на сковородке, эта дура притащит какую-то неведомо кем, где и из чего приготовленную смесь, которая после еще и оказалась отравой!

О, несчастная Софи! Бедная моя девочка! Я попробовал крем, понял, что это совсем не то, но дурища раскудахталась как курица, ей-то казалось, что она превзошла меня, самого Антонио Гетти! А Софи — добрая девочка не могла отказать госпоже, пробовала, хвалила. Дохвалилась!

Все, что я хотел, — это дождаться, чтобы за столом ей сказали все, что думают об этом, с позволения сказать, торте, чтобы неповадно было портить чужие рецепты. После чего я с обреченным видом спустился бы в кондитерскую, что прямо напротив нашей парадной, и купил приличный торт.

— Вы узнали Шарлоту Миллер в Шарлотте Торнсон.

— Разумеется, узнал, хотя в любимицах она у меня никогда не ходила. Вредная, наглая особа. Какой была, такой и осталась. Прости, господи, нельзя так о покойной!

— Вы затаили на нее обиду?

— Какую еще обиду? — откровенно не понял Гетти. — Я не могу обижаться на всякую взбалмошную девицу которая не умеет себя вести и все время играет на публику. Мне она ничего плохого не сделала. Ну если, конечно, забыть, как она хихикала над моим брюхом. Так не она одна.

— Помните ли вы праздник, устроенный по случаю выпускного их курса? Когда девочки пекли этот самый торт.

— Для того чтобы испечь тот самый торт, нужно десять лет учиться. Они, конечно, постарались, но до совершенства им все равно далеко.

— Но вы обиделись на то, что устроила Шарлотта?

— А что она устроила? Что они не убрали за собой? Я проработал в Годольфине пять лет, и каждый год одно и то же: целая толпа криворуких девчонок раз в году запирается в кухне и устраивает там бедлам. А я потом иду к директрисе и говорю, что ноги моей больше там не будет, а потом все равно остаюсь.

— А то, что Шарлотта напоила Дороти Сэйерс?

— Так она и в этом повинна?! Я же вам говорил: Лотта была на все способна! Не знал, а сама Дороти передо мной извинилась и потом еще несколько лет подряд присылала в этот день старый, добрый ром. А потом мне все надоело, и я уехал в Лондон. Вон через дорогу брат открыл кондитерскую, я вам о ней уже говорил, а я сюда поваром устроился, чтобы в свободное время ему помогать.

Флеминг догнал Финка уже на лестнице.

— Ты же не считаешь, что это сделала мисс Сэйерс? — горячо затараторил он. — Про яд она все объяснила, и я ее понимаю. Знаешь,