Сорок третий номер... - Дмитрий Герасимов

– Я тебе верю, Андрюша… Ты ведь не хочешь расстроить маму, правда?

Голота кивал, всеми силами стараясь скрыть волнение. Ему казалась ужасной сама мысль о том, что мать может не поверить ему и прийти в бешенство.

Софья уходила на кухню, а Андрей еще долго дрожал от страха. Странности матери сейчас пугали его больше, чем когда-то – ее необъяснимая жестокость.

Ко всему прочему, в их дом стали наведываться мужчины, а некоторые из них даже оставались на ночлег. Мать выдвинула на середину комнаты бабушкин шкаф, а кровать мальчика задвинула подальше в угол – между стеной и комодом. По ночам Андрея будили звуки, которым он – двенадцатилетний подросток – уже мог дать объяснение определенного толка. Голота сжимал кулаки и жмурился в брезгливом отвращении и страхе, слушая, как скрипит кровать под грузным и потным мужиком, ерзающем на его хрипло постанывающей матери.

Он перестал здороваться с соседями, норовя шмыгнуть незамеченным в уборную или на кухню. Он боялся встретиться с ними даже взглядом, потому что с животным ужасом ждал, что кто-нибудь из них рассмеется ему в лицо и бросит презрительно: «Твоя мать – шлюха!»

Софья Голота между тем продолжала зорко и с подозрением наблюдать за сыном, и тот наконец сделал первое открытие, потрясшее его до глубины души. Убедившись, что именно за столом он чаще всего чувствует на себе ее ледяной, полный ненависти взгляд, Голота прозрел. Да так неожиданно, что чуть не подавился куском хлеба. «Мама считает, что я ее объедаю!»

С этого дня Андрей стал испытывать приступы дурноты за домашним столом. Скромная, безыскусная пища, составлявшая их ежедневное меню, просто не лезла ему в глотку. Отныне он старался пожевать кусок хлеба на лестничной клетке или погрызть яблоко в школе на переменке. Вот все, чем обходился мальчик. Молодой организм требовал нормального питания и, не получая его, постепенно ослабевал.

Однажды Андрей упал в обморок прямо на уроке географии. Он пришел в себя в медицинском кабинете школы, и первый вопрос, который задала ему хмурая медсестра, звучал так: «Ты когда в последний раз ел?»

Тамара Петровна, молодая учительница, преподававшая географию, проводила мальчика домой. Андрей плелся по знакомым улицам, сгорая от стыда и унижения при одной только мысли о предстоящей встрече с матерью. Но, по счастью, той не оказалось дома.

– Значит, здесь ты живешь? – спросила географичка, едва переступив порог и обводя взглядом комнату. – А где же родители? На работе?

Андрей шмыгнул носом:

– Мама… Она ушла… Но скоро придет.

– Очень хорошо, – кивнула учительница. – А ты бы прилег, пока я приготовлю…

С этими словами она склонилась над крохотным холодильником «Саратов», стоящим возле входной двери.

– Нет! – испуганно вскрикнул Голота.

Женщина вздрогнула и вопросительно уставилась на своего ученика:

– Что-то не так?

– Я… – Андрей облизал пересохшие губы. – Я не голоден. Спасибо.

– Глупости! – Тамара Петровна решительно распахнула холодильник. – Ты уже довел себя до обморока!

У Голоты потемнело в глазах.

– Прошу вас… – умоляюще пролепетал он. – Мне запрещено даже приближаться…

– Что здесь происходит?! – внезапно появившаяся мать застыла в дверях, и в ее маленьких глазках плескалось бешенство. – Кто вам позволил?! Вы кто?

Учительница выпрямилась и с достоинством протянула руку:

– Я преподаю в школе, где учится Андрей. Меня зовут…

– Вы пришли сюда для того… – перебила Софья Голота, – чтобы… – Казалось, ей стоит огромных усилий озвучить свою страшную догадку. – Чтобы украсть мою еду?!

Тамара Петровна осеклась на полуслове, и Андрей с испугом увидел, как ее лицо заливает пунцовый румянец.

– Украсть?!.. – выдохнула она. – Да что вы такое говорите?..

Мать решительно отпихнула женщину от холодильника и с силой захлопнула дверцу.

– Немедленно уходите!

На учительницу было жалко смотреть. Ее лицо исказила судорога, глаза горели негодованием, а губы захлебывались в нахлынувшей обиде:

– Вы… Как вы… Я пришла сюда… – она путалась в словах, – чтобы проводить… и накормить! Понимаете?

– Нет, не понимаю, – холодно ответила Софья Голота. – Накормить кого?

– Вашего сына! – в отчаянии воскликнула учительница.

Лицо матери приобрело насмешливое выражение.

– Вы хотите сказать, – она бросила быстрый взгляд на Андрея, – что он голоден?

– Именно! – кивнула Тамара Петровна, вытирая глаза. – Мальчик ходит голодным!

– Вы хотите сказать, – зловещим тоном продолжала Софья, – что его здесь не кормят? Что ему не хватает куска хлеба, который отрывает от себя мать?! – Она опять посмотрела на сына, и тот съежился под ее ледяным взглядом. – Это он вам сказал?

– Андрей сегодня потерял сознание прямо на уроке! – учительница постаралась вложить в свои слова всю силу негодования и упрека.

Вопреки ее ожиданиям, Софья Голота не ахнула, не побледнела и даже не изменилась в лице.

– Вы меня слышите? – продолжала учительница. – С вашим сыном случился голодный обморок!

– Какой предмет вы преподаете в школе? – неожиданно поинтересовалась мать.

Тамара Петровна ошарашенно заморгала:

– Что, простите?..

– Анатомию? Физиологию?

– Я не понимаю…

– Вы врач?

Тамара Петровна растерянно пожала плечами:

– Н-нет, но…

– В таком случае, – надменно процедила Софья Голота, – я советую вам заниматься вашими прямыми обязанностями и учить детей!

– Послушайте… Вы понимаете, что…

– Учить, а не лечить!

– У вашего сына – истощение! – не сдавалась Тамара Петровна.

– А у вашего начальства – слепота, – холодно парировала мать. – Но я открою ему глаза! Я буду жаловаться в РОНО.

– Жаловаться? – сокрушенно покачала головой учительница. – Вы довели собственного ребенка до физического истощения, и вы же еще…

– И в партком, – невозмутимо добавила Софья Голота. – Я расскажу, как учителя, вместо того чтобы учить детей, ходят к ним домой в отсутствие родителей с единственной целью: столоваться.

– Какая низость!.. – выдохнула Тамара Петровна.

Она хотела еще что-то добавить, но лишь тряхнула головой, всхлипнула и бросилась вон.

– Скатертью дорога! – крикнула ей вслед Софья Голота.

Андрей с ужасом ждал, что сейчас на него обрушится материнский гнев. Он сидел на кровати, втянув голову в плечи и отирая ладонями коленки. Но мать не проронила ни слова. Она неторопливо почистила картошку, высыпала ее в кастрюлю и удалилась на кухню. Мальчик еще какое-то время сидел неподвижно, потом поднялся с кровати, стянул с себя свитер и майку, подошел к комоду и долго разглядывал в зеркало свои торчащие ребра и впалый живот. «У вашего сына – истощение! – Он вспомнил глаза учительницы, горящие неподдельным возмущением. – Вы довели собственного ребенка до голодного обморока!..»