Тонкая зелёная линия - Дмитрий Конаныхин

смертельной усталости, сели за вёсла. Опустив головы, в любую секунду ожидая пулю, двое начали очень осторожно грести, разворачивая катер. Третий судорожно сжал ручку мотора – ему было просто невыносимо спиной чувствовать два ствола за спиной. Катер медленно-медленно заскользил прочь от берега и растворился в кремовом тумане.

– Спасибо, господа офицеры! – прозвучало громко и очень чётко.

Два лейтенанта недвижно стояли у воды. Амур тихонько лизал их сапоги, как большой умный пёс. Руки побелели на рукоятках. Плечи затекли. Прошла ещё минута. Загудел мотор катера. Басовитое ворчание становилось всё тише, удаляясь в сторону китайского берега.

«Тихо Амур свои волны несёт»…

Туман вспыхнул червонным золотом – солнце выкатило свою колесницу для дневного забега.

Мышкин опустил автомат. Забросил за спину. Зашёл по середину голенищ в воду, набрал в пригоршню воды, напился, умылся – обильно, с фырканьем.

– Вкусная вода, Алёша. Алёша? Всё… Всё закончилось, Алёша. Аллес.

– Гурьеву расскажем?

– Обязательно расскажем. Вставит нам по первое число. И прав будет. Но рассказать-то надо. Ты понял, что это было?

– Да.

– Вот потому-то и рассказать надо. Алёшка, если бы не нас двое, не наши с тобой погоны…

– Они решили, что тут отделение рядом залегло.

– Если не взвод. Два лейтёхи – никак не дозор. Пересрались не меньше нашего-то. Ты видел, какая выучка? Я в жизни не видел, чтобы китаёзы так автоматы выхватывали. Ковбои. Давай, умойся. На тебе лица нет. Умойся и пойдём. Водички Чаркину принесём.

– Сходили за водичкой…

– Граница, Алёша. Это – граница. Ну что, пошли?

7

– Ясно. Что ещё хотите добавить? Выводы, товарищи лейтенанты! – Гурьев колол глазами Филиппова и Мышкина.

– Товарищ капитан… На этом участке заброса в ближайшее время не будет. С местным населением надо поговорить – предупредить. Обязательно. Технические средства. Немедленно по всем линейным заставам – сообщить о возможном повторении. Думаю, что через неделю. Как раз дожди пойдут.

– Согласен. Лейтенант Филиппов! Лейтенант Мышкин! Никому. Федорычеву доложу сам. В свою минуту вы уложились. Что смотрите? Запомните на всю жизнь. Каждое подразделение имеет своё время для выполнения боевой задачи. Боевая задача дозора – предупредить о возможном нарушении государственной границы. Не устроить пальбу и геройски-бесславно погибнуть. Ни в коем случае. А предупредить заставу. Пока не предупредили – не имеют права умирать. Дозор обязан продержаться от минуты до десяти. Можете загибать пальцы.

Застава. Линейная застава организованно обороняется. Организованно и умело, товарищи лейтенанты. По мере усиления огневого воздействия противника застава отходит в укрепрайон и занимает круговую оборону. Не в штыковую ходит, как в кино, а связывает собой превосходящие силы противника. Задача заставы – сообщить и продержаться до подхода Манёвренной группы. Нас с вами, товарищи лейтенанты. Застава не имеет права умирать три часа. Ни малейшего права.

Манёвренная группа есть мобильное подразделение пограничного отряда в помощь линейным заставам на направлении вторжения противника. До подхода доблестной Советской армии. На это всё удовольствие – сутки. Манёвренная группа обязана вести активные боевые действия против любых – подчёркиваю, любых – сил противника и не имеет права умирать двадцать четыре часа. А после подхода армейских частей – обязана отойти в тыл, где обеспечивать порядок и охрану коммуникаций, короче, продолжать уничтожать противника – внешнего и внутреннего, где бы и каким бы он ни был. Короче, войска Комитета государственной безопасности!

Всё понятно?!

– Так точно, товарищ капитан!

– В двадцать ноль-ноль – быть при параде. Марчук вас приглашает. Идите!

Мышкин и Филиппов вышли. Гурьев сел за стол. Постепенно прищур его глаз размягчился:

– Мальчишки-мальчишки…

Молодые, полные сил мужчины в начале похода – да с боевым оружием, да вдали от мам, жён и любовниц – находятся в том особо горделивом возбуждении тела и души, о котором, призывая в помощь олимпийцев, ещё старик Гомер писал. Не будем мудрствовать и мы. Впрочем, давай, старик, посмотрим на карту.

Каждый наш ребёнок знает это особое широкоглазое удивление и восторг, когда папы-мамы, дедушки-бабушки – или учительница первая моя – в первый раз показывают ему границы нашей родины. Ведёт малыш пальчиком по листам широко раскрытого атласа или указкой по здоровенной карте на стене кабинета географии – и везде широкая красная линия пересекает горы, реки, пустыни – ого-го сколько!

«Бабушка, это всё – наше? Это всё – мы?! Ух ты!»

Эта широкая красная полоска вмещает наш мир, наш труд, нашу силу, нас самих. Но не надо забираться на высоту спутников, достаточно просто пролететь на самолёте, чтобы увидеть, что на лице Земли никакой особой черты, стены, полосы, которая соответствовала бы душевно-парадному восторгу русского человека, и в помине нет. Да, конечно, есть всякие дозорно-следовые полосы, сигнальные системы и прочая хитроумная чертовщина, придуманная нашими инженерными искусниками. Но по-настоящему границу делают границей люди в зелёных фуражках.

Их откровенно мало.

Невидимый пунктир из людей.

Наших людей.

Настоящих людей.

Тонкая зелёная линия.

Глава 5

Хризантемы

1

«Понедельник похож на похороны. Угу. Точно – похороны. На еженедельные похороны воскресенья. А если был праздник? Тогда – всё. Каждый гуляка бережно несёт мозг черепа головы, как гроб. В гробу мутно плещется прожитая весёлая ночь. Похмелье, твою мать. Так. Чёрт знает что. Головой не двигать. В смысле не крутить. То есть не вращать.

Головой.

Из черепа можно чашу сделать. В серебро оправить и сделать чашу. Вроде из китайских мандаринов монголы тоже делали. Чаши в смысле. Из китайских голов.

Ты о чём, Эл?

Раз-два. Хорошие сапоги. Всё-таки Орешкин мастерски голенища ушил. Как куколки на ноге. Так только австрийские шузы сидели. Самые первые купленные туфли. На первую зарплату. В глазах – Райка. Рая-Рая, где ты, Рая… В горле комок. Совершенно неожиданно.

Спокойно, Эл…

А сапоги, всё-таки шикарные. Любо-дорого смотреть. “Эй, кто там шагает левой? Правой, правой, правой!” А хорошо получилось с маршем. Мама моя рˆодная, как голова болит… Пройдёт, Эл. И не такое было.

Зося… Жози уже проснулась. Точно. Наверное. Сейчас. Часы. Стрелки бегут. “Алёшеньке от Зоси в первый день”. Да. 1964 год. Наш первый день вместе. Первая секунда. Первый вздох как стон, первый стон как вздох. Время. Время – это философская категория. Так? Прямо на кандминимум.

Стоп. Надо подышать. Холодно. Морозец, наверное, градусов семь. Нет. Семь плюс один. Это сколько? Это уже время, не температура. Вроде уже считал. Ты же умный, Алексей. Да, Алексей. Ещё Анатольевич. И ещё Филиппов. Это восемь. Восьмое ноября. Так думать противно, просто ужас. Ручей. Срочно нужен