Побоище князя Игоря - Виктор Поротников

Половцы бежали к реке, бросались в неё, плыли к другому берегу, мешая друг другу.

Русичи стреляли по плывущим из луков.

Часть половцев, рассеявшись по степи, ловила своих лошадей. Бросая раненых и убитых, степняки уносились вдаль. Русичи на своих уставших конях уже не могли их догнать.

Игорь снял с головы шлем и, утирая пот со лба, оглядел поле битвы: победа была полная.

На всём пространстве между рекой и половецким станом лежали сотни поверженных степняков, особенно много их было у валов Коснятина.

«Эх, Коснятин-городок!» — радостно подумал Игорь, переполненный торжеством победителя.

От пленных половцев стало известно, что во главе орды, осадившей Коснятин, стоял хан Кончак. Самому хану удалось спастись, но многие его беи были перебиты. Пленные показали Игорю их тела. Оказалось, что одного из беев зарубил сам Игорь. Двоих уложил Всеволод.

Всеволод, вернувшийся из погони за убегающими врагами, предложил Игорю осмотреть половецкий стан. При этом у него был такой загадочный вид, словно он чего-то недоговаривал.

— Воистину не знаешь, где найдёшь, где потеряешь, — сказал Всеволод и хитро подмигнул брату.

— О чём ты? — не понял Игорь.

— Не о чём, а о ком, — многозначительно поправил Всеволод.

В лагере половцев хозяйничали дружинники, тащили из шатров всё, что попадалось под руку. Воины запрягали в половецкие повозки пойманных в степи лошадей, собираясь везти на них наиболее ослабевших пленников и маленьких детей.

Игорь и Всеволод спешились у ханского шатра.

— Идём, — бросил Игорю Всеволод и скрылся в шатре.

Игорь последовал за братом.

В полумраке просторного войлочного жилища Игорь не сразу узнал человека, который сидел у потухшего очага. Судя по одежде, это был русич. Но когда тот вскочил на ноги и шагнул к Игорю, враз стали понятны таинственные намёки Всеволода: перед Игорем стоял Вышеслав.

— Вышеслав?! Друг мой! — Игорь стиснул Вышеслава в объятиях. — Как ты здесь оказался?

— Мы с Изольдой пробирались из Киева в Переяславль, — тихо ответил Вышеслав, — но у реки Альты пас полонили поганые вместе с купеческим караваном.

— А где Изольда? — спросил Игорь и в следующий миг увидел её, вышедшую из-за широкой спины Всеволода.

— Второй раз ты меня из беды вызволяешь, друже, — растроганно промолвил Вышеслав. — Изольда, поблагодари Игоря за наше спасение.

Молодая женщина приблизилась к Игорю и с поклоном произнесла слова благодарности.

Как выяснилось, Всеволод не зря укрыл Вышеслава с Изольдой в ханском шатре, который со всем содержимым по неписаному закону войны считался княжеской добычей.

— Не хочу, чтоб наши дружинники их опознали, — сказал он Игорю. — Ежели ненароком кто-нибудь из них проболтается и дойдёт это до Олега, сам знаешь что будет.

Игорь понимающе кивнул.

В беседе с Вышеславом Игорь попытался убедить его вернуть Изольду Олегу, дабы избежать смертельной опасности.

— Олег головы твоей ищет, — предупредил друга Игорь.

Но Вышеслав отказался последовать совету Игоря, признавшись, что любит Изольду. А она любит его.

— Не можем мы жить друг без друга!

Невесёлый то был разговор.

Нелегко было Вышеславу расставаться с Игорем, — кто ведает, на какой срок! — а Игорю и того труднее. И хотел бы Игорь возненавидеть Изольду за то, что «на отнимает у него лучшего друга, да не мог, видя, какой нежностью светятся глаза фряженки, когда она глядит на Вышеслава.

Сидели, рядили, что делать и как быть.

Наконец Игорь предложил Вышеславу поискать спасения в Залесской Руси.

— В Днепровской Руси соглядатаи Олега рано или поздно вас сыщут, — сказал он. — Во Владимире-Залесском[70]ныне княжит Михаил Юрьевич, брат покойного Андрея Боголюбского. А в Переяславле-Залесском княжит другой Андреев брат — Всеволод Юрьевич. Так ты поезжай ко Всеволоду. Передашь ему грамотку от меня, и он приютит вас с Изольдой.

— Где же ты дружбу свёл со Всеволодом Юрьевичем? — удивился Вышеслав.

— Под Вышгородом, — ответил Игорь. — Мы с ним вместе к Киеву пробивались. Ему доверять можно.

Курган возвышался над рекой Тор и был виден издалека.

На вершине кургана стояло каменное изваяние, раскрашенное яркими красками.

В прямостоящей статуе с первого взгляда угадывались мужские черты. Это был воин с низкими покатыми плечами и большой головой в плоском шлеме. Резец ваятеля явственно обозначил бляхи панциря на груди истукана и кольчужную сетку, ниспадавшую со шлема на плечи. В руках статуи, соединённых на уровне живота, находилась большая чаша, внешне напоминавшая ступу. Каменное лицо с низкими бровями и коротким прямым носом выглядело довольно мрачно. Его красили лишь пышные усы с загнутыми кверху кончиками.

В нескольких шагах от статуи в густом разнотравье виднелись остатки каменных стен, потемневшие от времени. Да и на самом изваянии дожди смыли местами краску, являя взору желтовато-серую поверхность туфа.

Кончак, медленно взбиравшийся наверх по крутому склону кургана, оглянулся на своих конных телохранителей, оставшихся внизу. Не мало ли он взял с собой людей? До становища далеко, а его недруги осмелели, узнав о поражении Кончакова войска. Но, с другой стороны, не сотню же воинов с собой брать, отправляясь пообщаться с духами предков. Приближённые Кончака, его сыновья и жёны могут подумать, будто их повелитель объят страхом.

Поэтому хан взял с собой всего десяток чауширов[71], зато самых лучших. Лучших из оставшихся у него после злополучной битвы с русичами под Коснятином.

Честолюбие Кончака было уязвлено, горечь переполняла сердце. Немало преданных беев потерял он в сражении. Хан знал, сколь мало порой стоит даже ханская жизнь, и потому неизмеримо высоко ценил верность окружающих его людей.

Одолев наконец крутой склон, Кончак распрями?! широкие плечи и поднял глаза на каменного истукана, устремившего свой равнодушный взор куда-то за реку, вдаль. Статуя являла собой деда Кончака, хана Шарукана. А курган был его могилой.

Ступая мягкими, без каблуков сапогами по, обломкам жертвенных стрел, Кончак приблизился к статуе и, опустившись на колени, коснулся лбом колючей сухой травы.

«Клянусь небом и солнцем, землёй и водой, я пришёл к тебе с чистыми помыслами и по добро воле, — мысленно промолвил хан, не разгибая спины. — К тебе, заступнику моего рода, я обращаюсь...»