Да будем мы прощены - Э. М. Хомс

Мальчишка глазом не моргнет. Я дергаю руками в воздухе:

– Браслеты слишком тугие, больно.

– Так ведь это хорошо, – отвечает он. – И должно быть больно.

– Ослабь, пожалуйста, – снова прошу я. Мальчик качает головой. – Ослабь.

Он и ухом не ведет.

Я прикидываю, не рухнуть ли на колени, изображая пену у рта, или симулировать сердечный приступ. Непонятно, сколько в этом будет игры и сколько реальности, потому что приступ паники у меня уже есть. Думаю упасть, но смотрю на жесткие плитки пола и рассчитываю вероятность разбить коленную чашечку. Слишком она велика, чтобы рисковать.

– Сколько вам лет? – спрашиваю я, чтобы отвлечься.

– Тринадцать, – говорит девочка. – А ему почти одиннадцать.

– Ваши родители не знают, что вы пускаете в дом чужих? Откуда вам известно, что я не какой-нибудь страшный монстр, опасная личность?

– Мама не стала бы обедать с опасной личностью, – говорит мальчик.

– Я не очень хорошо знаю вашу маму.

– Посмотри на себя, – говорит девочка. – Не очень-то ты страшный.

– А не надо его еще и связать? – спрашивает мальчик. – Ноги не надо? У меня есть стропы для банджи-джампинга.

– Не надо, – отвечает она. – Он и так никуда не денется.

Мальчик дергает меня за руку – сильно.

– Сядь, – приказывает он, толкая меня, и я изумлен его силой.

– Эй, полегче! – отвечаю я.

Меня усаживают в гостиной – если это положение со скованными за спиной руками можно назвать сидением, – а сами дети становятся передо мной, будто ожидая, чтобы я что-нибудь сказал. Я принимаю подачу.

– Ну, хорошо. Так как это все задумано? Тут скрытая камера, что ли?

– Камера есть, – говорит мальчик. – Только батарейки нет.

Гостиная вся белая. Белый диван, белые стены. Единственный цвет – два ярко-красных мягких кресла.

– Ну, так в чем дело-то?

– В основном – что жизнь у нас паршивая, – говорит мальчик. – Родители на нас внимания не обращают, папа все время работает, мать то в компьютере, то еще в чем, и не помню, когда мы с ними чем-нибудь занимались веселым.

– И мы думаем, что у него интрижка, – говорит девочка.

– Что такое интрижка? – спрашивает мальчик у сестры. Она ему шепчет, и он брезгливо морщится.

– Почему вы думаете, что у него интрижка? – спрашиваю я.

– А когда у него звонит сотовый, он из комнаты выбегает. А мама вслед ему орет: «Если это с работы, почему ты не можешь здесь говорить?»

– Мы залогинились в мамин компьютер. Она тоже там всякое творит, и мы думаем, папа знает, но не уверены.

– Вы с ней сколько раз уже это делали? – перебивает сестру мальчик.

– Делали что? – Тут до меня доходит, о чем он, и я краснею. – Никогда. Мы даже не виделись ни разу. Только болтали в сети, и она меня пригласила на ленч.

– Вот так просто? – спрашивает девочка.

– Да.

– Жена у вас есть?

– Я разведен.

– Дети? – интересуется мальчик.

– Нет.

– Ладно, но у нее есть, – говорит девочка.

– Ага, – подтверждает мальчик.

– Понимаю, – говорю я. – Вы пытались говорить с мамой, спросить, как вообще быть?

– С ней говорить не получается. Она только вот это делает.

Мальчик показывает странные движения большими пальцами.

– Моя мать разговаривает только со своим «блэкберри». Весь день и всю ночь. В полночь она просыпается и общается с людьми из разных стран. Я слышу, когда она сидит в уборной, все стучит и стучит, – говорит девочка. – Отец однажды так взбесился, что спустил этот прибор в унитаз. Он застрял в трубе, пришлось вызывать водопроводчика.

– Неудачное решение, – говорит мальчик.

– Очень дорогое, – соглашается девочка.

Мы какое-то время сидим просто так. Дети приготовили перекусить: ананасовый сок, мараскиновые вишни, белый хлеб с американским сыром. Из-за наручников им приходится кормить меня самим.

– Постарайся не ронять крошек, – говорит девочка.

Вишней я чуть не давлюсь.

– Вообще-то стоило бы срок годности посмотреть у всего этого.

– «Макнуть чайный пакет» – это что значит? – спрашивает девочка, скармливая мне кусок белого хлеба без корочки.

– Не знаю, – честно отвечаю я.

Она промокает мне уголок рта салфеткой и дает отпить сок из пакета.

– Это такая штука, которую взрослые делают. Видел у мамы в и-мейлах, – говорит мальчик.

– Нехорошо читать чужие письма. Это дело личное, – говорю я.

– Без разницы, – отвечает девочка. – Потом погуглю.

Она убирает сок.

– У вас животные в доме есть? – спрашиваю я.

– Мне поручили за школьной рыбкой ухаживать на каникулах.

– А школу вы любите?

Они оба смотрят на меня, не понимая.

– Друзья у вас есть?

– Скорее знакомые. Мы с ними не друзья, но мы их знаем. Ну, типа, ты ходишь куда-нибудь и кого-нибудь видишь, можно рукой помахать, но мы ни о чем не разговариваем.

– А бебиситтера у вас тоже нет?

– Мама ее уволила. Решила, что не нужно ей, типа, чтобы чужой человек все время был, – отвечает мальчик.

– У нас электронный напоминатель есть. Мы каждый день в три часа дня должны на нем отметиться. Если нет, он нам гудит. Если не отвечаем, звонит по списку фамилий. И если никто нас найти не может, он звонит в полицию.

– А как вы отмечаетесь?

– Набираешь номер и вводишь код.

– Я свой всегда забываю, – говорит мальчик. – Потому он у меня на руке написан.

Он показывает руку. На ладони цифры «1 2 3 4».

– У нас чипы есть, – говорит он и встает.

– Спасибо, но я пытаюсь не есть лишнего.

– Не чипсы, которые едят, а чипы. Внедренный под кожу чип, чтобы найти можно было.

– Вот если кто захочет знать, где мы, – говорит девочка, – то увидит, что сейчас мы дома. Только я думаю, что они программу так и не инсталлировали. Или им наплевать.

– Послушайте, детки. Надеюсь, все не так плохо. Если не считать, что вы меня похитили и удерживаете против моей воли, вы с виду хорошие дети – приготовили правильную еду, волнуетесь о своих родителях и хотите, чтобы они проявляли о вас заботу, – то есть не просите чрезмерного. А что, если предложить родителям карточку «Освобождение из тюрьмы»? Предложите им свободу и попросите отдать вас в приемные семьи. Знаете, как много людей хотели бы иметь домашних – в смысле, приученных к горшку детей, белых и англоговорящих?