Женский улучшайзинг - Елена Зотова

Восторгу моему не было предела. Отойдя от шока, я уважительно промямлила:

– О-о… Ты сама? Красиво! Занимаешься где-то? – Съежившись под гневным взглядом, я поняла, что ляпнула не то, и быстро поправилась: – Мама?

– Не. Батя. Он у нас художник. Выставки даже персональные были, и в ДК, и в Москве, когда еще его завод работал. Эх… Теперь все. Наш «Сельхознавоз» зарплату не платит, да и бесплатно никто выставлять не хочет, мол, гоните деньги за аренду зала. Не понимают ничего в искусстве. Нет сейчас в государстве у талантливых людей поддержки. Но отец приспособился, взял место на Измайловском вернисаже. Живописью торгует. Новую технику изобрел – «Пульзатор». Вот, смотри, на чем деньги делаются!

У стены стояло несколько грунтованных картонок приличных размеров. Пока я соображала, что означает таинственное слово «Пульзатор» и нет ли связи с известным мне «пульверизатор», Оля развернула одну из картин и на меня презрительно глянул с портрета Оззи Осборн. Солист «Black Sabbath» был изображен на фоне закатного неба, переливающегося оранжево-розовыми красками, белой церкви и пары лубочных березок. Артист слегка косил, и что-то неправильное угадывалось в пропорциях головы и плеч. Но, конечно, техника исполнения потрясала. Гладко все так было нарисовано, можно сказать – блестяще. С остальных картонок тоже смотрели Оззи Осборны, отличаясь друг от друга степенью косоглазия, ну и всполохи заката отливали разными оттенками.

– Видишь, как красиво! Ни одного мазочка! Такого никто не может! Это не кистью неаккуратно шмякать! Это «Пульзатор»! Когда завод разваливаться начал, работяги стали брать себе на память из цехов. Кто что унести мог. Отец пульзатор взял. Такую хрень, которой сеялки и косилки красили. Заправляешь краску, нажимаешь на курок – и струйка брызг идет. Аккуратно получается. Вот батя и рисует им. Жаль, токарные станки первым Михалыч догадался вывезти. Подогнал ночью машину, друзей позвал. Утром бригада приходит – а уже и нет ничего. Так, по мелочам.

– А почему Оззи Осборн на фоне церкви?

– Какой Оззи? Совсем слепая? Это Маша Калинина! Видишь, в углу приписка – «Mis Moskva 88». Вообще, батя Иисуса Христа задумывал, но не пошло. А как в Калинину переделал – сразу успех! Особенно иностранцы хорошо разбирают. «Рашен бьюти! Мис Москва! Пульзатор!» и все! Отслюнявливают баксики… Красиво, правда? А отцу не нравится. Говорит – халтура. Раньше он Сальвадором Дали торговал. Вот это было искусство! По три штуки в день уходило.

– Что, настоящим Дали? – ошарашенная всем этим сюром, пробормотала я.

– С ума сошла? Знаешь, сколько настоящий стоит? Нет! Видела картину – голая тетка спит, а на нее тигр прыгает? Вот на тетку с тигром хороший спрос был. В офисы покупали. В квартиры. А потом все. Как отрезало. Батя еще ассортимент решил разбавить, сегодня поехал в Загорск в цех за матрешками с Горбачевым. Ну и ушанки армейские идут, – кивнула Оля на большой мешок в углу. – Мать у нас тоже талант. Только в кулинарии. Сейчас будем рыбный рассольник есть. Знаешь какой? Ух! Пальчики оближешь! И банку варенья из помидор открою. К чаю. Мать в детском садике шеф-поваром работает. Уже двадцать лет детей вкусной едой балует. Подрастают – заходят иногда. Благодарят.

С этими словами Оля разлила по тарелкам рассольник. Несмотря на название, варево оказалось совсем не соленым. Среди перловки, огурцов и лавровых листьев серебристо поблескивали тушки мойвы.

– А соли можно?

– С ума сошла? Белая смерть! Так ешь… Эх, жаль, мать еще с работы не пришла. Она б объяснила тебе принципы правильного питания. Смотри, какая худая и сутулая! Откармливать и откармливать. Наверное, кусочничаешь? Гастрит у тебя? Ничего. Возьму над тобой шефство. Каждый день будем после школы ко мне обедать ходить. Первое надо есть обязательно.

Я подавилась. Оля хрястнула пару раз по моей спине и принесла водички. Впрочем, «водичкой» оказался настой чайного гриба, который в сочетании с мойвой вызвал резкий диссонанс в организме. Пришлось с ушибленной спиной пулей нестись в туалет.

Сидя на унитазе, я размышляла о сложившейся ситуации. В принципе все шло неплохо. Физически я была еще жива и более-менее здорова, если не считать острого расстройства желудка и синяка на позвоночнике. Но это было не так важно на фоне того, что у меня появился шанс подружиться с самой авторитетной девочкой школы и получить от нее защиту. Ради такого можно потерпеть ежедневные дегустации вкусной и здоровой пищи от шеф-повара детского сада «Колокольчик». Правда, мой живот активно возражал подобным мыслям и запер меня в туалете еще минут на двадцать.

Вышла я зеленая, осунувшаяся. При виде чашек с остывающим чаем и помидорного варенья, уже разложенного по стеклянным блюдечкам, снова инстинктивно отпрянула к санузлу. Правда, вытянувшееся от обиды лицо новой подруги заставило в целях самосохранения минут пять с восторгом распинаться о непревзойденных вкусовых качествах рассольника и его сытности. И что требуется небольшой перерыв перед десертом.

Что-что, а говорить я умела. Оля расслабилась, подобрела и повела меня показывать комнату старшего брата, которому нам предстояло через полчаса отнести обед в гаражи. Кое-какие сведения о Вадике я уже получила, пока давилась волшебным супом на кухне. Вадик был старше Оли на два года и прошлым летом закончил школу. Мечтал стать рэкетиром, как и все люберецкие пацаны, но, к сожалению, пошел экстерьером не в мать, а в художника-отца, и вид для карьеры братка имел не товарный.

Но парнем он был упорным, всегда добивался поставленных целей. По окончании школы в институт поступать не стал, устроился сборщиком мебели в какую-то шарашкину контору и ежедневно по три часа тягал железо в «качалке», готовя себя физически и морально к вступлению в ряды люберецкой братвы. Правда, папашины гены оказались настолько мощными, что даже штанга и анаболики не могли их перебить. Попасть в бригаду братвы никак не получалось. Не помогал ни блат родителей, ни связи в «качалке». От Вадика почему-то все отворачивались.

Проблема пришла, откуда не ждали. Оказалось, работа по сборке кухонь не давала отсрочку от армии. Восемнадцатилетие Вадика совпало аккурат с весенним военным призывом, а служить Родине категорически не хотелось. Два года, проведенные вдали от Люберец, могли сделать из него приличного среднестатистического члена общества и серьезно повредить запланированному светлому будущему. Поэтому родители собрали ему рюкзак и отправили к старенькой бабушке Клаве. В деревню Клюшкино Рязанской области. Прятаться от военкома.

Деревня Вадику пошла на пользу даже больше, чем спортзал. Колка дров на свежем воздухе, по десять ведер в день воды из колодца в горку. Гречневая каша и картошка из печи. Но и здесь обнаружился подвох. Месяц проживания с бабулей странно отразился на психике и мировоззрении Олиного брата. В письмах родителям он пугал размышлениями на тему православия, упоминал заповеди Божьи, грозился летом все же поступить в университет или даже в духовную семинарию. Что ставило крест на возможном благополучии семьи в будущем.

Отец завел новенький «Москвич», купленный на деньги от продажи картин, и кинулся вытаскивать сына из лап набожной тещи. На остаток призывного периода Вадика поселили в гараже и устроили на работу водителем маршрутки. Ежедневный тяжелый труд и суровое братство маршруточников должны были выбить из ребенка все бредовые мысли об институте, а заодно потренировать в навыках ненормативной лексики и блатного жаргона – это очень полезно для нормальной коммуникации с будущими коллегами по бандитскому цеху. Так что все свободное от работы время Вадик кантовался в отцовском гараже на задворках. Мать носила ему еду, чистую одежду. Или поручала это делать Ольке.