Ольга Берггольц. Смерти не было и нет - Наталья Громова

После увольнения из редакции у Дьяконова началась сильнейшая депрессия. И тогда Николай Молчанов пишет письмо Сталину, в котором, в частности, говорится: Леонида Дьяконова выгнал с работы "некто Алдан (литературный проходимец и халтурщик). В течение 10 месяцев Дьяконов ходит без работы, его нигде не принимают… Доведенный до отчаяния больной Дьяконов обращался в кировское НКВД с просьбой или арестовать его, или реабилитироваться"[68].

Просьбу услышали. Дьяконов был арестован 14 апреля 1938 года.

Но прежде в результате партийных разбирательств был арестован главный редактор "Кировской правды" Яков Акмин. После мучительных пыток он сообщил, будто бы в августе 1936 года Алдан-Семенов признался ему, что создал террористическую организацию, в которую завербовал Л. Дьяконова, И. Франчески и М. Решетникова. Перед ними была поставлена задача подготовить покушение на Ворошилова и Жданова.

Как ни странно, именно это обвинение, а вовсе не связь с Авербахом стало прологом к будущему аресту Ольги Берггольц.

6 января 1938 года Алдан-Семенова арестовали. "Я вам расскажу обо всем, – заявил он. – Я – враг советской власти. В августе 1936 года мною по поручению Акмина была создана террористическая группа: М. Решетников, Л. Лубнин, Л. Дьяконов, были связи с О. Берггольц, К. Алтайским (Королевым), П. Васильевым. На собраниях отделения союза писателей Заболотский[69], Уланов, Колобов, Васенев, Решетников, Дьяконов вели антисоветскую агитацию"[70].

Дьяконова взяли через три месяца. В протоколе допроса читаем: "…Меня арестовали в апреле 1938 года. Привели в кабинет Большеменникова. Там было еще двое. Эти двое схватили меня и принялись бить по лицу небольшими мешочками из белого полотна, чем-то набитым. Как мне показалось – песком. Фамилию Большеменникова я хорошо помню, и мне припоминается, что он был лысый. Он сидел в большом кабинете с красивым столом. Мне не давали спать. На допросах заставляли сидеть в одной позе и не двигаться. Били так, что из почек шла кровь. Была очная ставка с Алданом, на которой я понял, что меня арестовали по его показаниям. Потом я заболел расстройством психики и ничего не помню"[71].

Его освободили 13 декабря 1938 года со следующим заключением: "Я – младший лейтенант госбезопасности Баталин, просмотрев следственное дело по обвинению Дьяконова, нашел: Дьяконов с 21 апреля по 13 ноября 1938 года находился на исследовании в психиатрической больнице. Конференция врачей-психиатров отмечает, что Дьяконов страдает душевным расстройством. Конференция рекомендует направить его в судебно-психиатрический институт им. Сербского в Москву"[72].

Уже выйдя на свободу, не вполне еще здоровый Дьяконов писал Николаю Молчанову: "Я уже больше месяца дома… И, по своему убеждению и совету врачей, стараюсь не обращать внимания на слышимые мною голоса, так я все-таки не смог понять, отчего я стал слышать эти голоса и почему у них столь садистский антисоветский характер…"[73]

Мать Леонида в письме Молчанову проклинает Ольгин роман "Журналисты", который принес им столько бед. Но именно на показаниях Дьяконова строилось следствие по делу Берггольц, от чего ей было особенно больно…

Вместе с Дьяконовым арестовывают товарища Берггольц и Молчанова поэта Игоря Франчески. Он был племянником художника и музыканта Михаила Матюшина, сподвижника Маяковского, Хлебникова. Матюшин был женат вторым браком на поэтессе Елене Гуро. В его ленинградском доме, когда Игорь Франчески приезжал из Кирова, часто бывали Ольга Берггольц и Николай Молчанов. Квартира, занимаемая Матюшиными, помещалась на втором этаже двухэтажного деревянного четырехквартирного дома, фасадом выходящего на Песочную улицу.

Игоря Франчески подвергли многосуточным конвейерным допросам (следователи менялись через два часа, а подследственных держали на ногах по трое суток), пытали голодом, избивали и унижали. Впоследствии он написал пронзительное стихотворение "Поэма о боли".

Потом, когда Ольга Берггольц была арестована, некоторых членов кировской "литературной группы" возили в Ленинград на очные ставки с ней. Забегая вперед, скажем, что дело вятских литераторов рассыпалось, как и "дело Берггольц". Арестованных спасла "пересменка", наступившая после отстранения Ежова и прихода на его место Лаврентия Берии.

1–2 апреля 1939 года в Кирове состоялась выездная сессия военного трибунала Уральского военного округа, рассмотревшая дело по обвинению членов "литературной группы".

Игорь Франчески вспоминал: "Объявили – суд идет! Все встали. Объявили состав суда. У всех у нас была 58-я статья, причем такие вещи, как подготовка покушений, терроризм, за что меньше 25 лет по тому времени не давали. А то и высшая мера, которой нас уже несколько лет пугали. Прочитали обвинительное заключение, стали спрашивать. Вначале Алдана:

– Признаете себя виновным?

– Признаю.

Спрашивают Решетникова, он тоже признал. Спрашивают Лубнина, а он в ответ – нет, не признаю! Я тоже отказался признавать свою вину. В зале шум начался, кировские следователи чертыхаются потихоньку".

Из протокола допроса Франчески: "Все обвинения я отрицаю. Мне сказали, показания из меня выколотят. Выколотили через сутки. Били по лицу, давали пощечины, били галошей. Я не хочу быть трусом. Лучше умереть. Я оговорил Дьяконова, Берггольц, Решетникова".