Агентство потерянных душ - Андрей Дорофеев

как огня страшится мысли, что в один прекрасный день станет частью общей массы. Однако люди, которым очень, очень плохо, страшатся этого всё меньше.

То, что пришло в голову Маше, было плохим вариантом. Но, к сожалению, чтобы вылезти из капкана, волку иногда приходится отгрызать себе лапу. Маша приголубила своих подопечных, собрала их в одну кучку (всё это очень умозрительно, поскольку трудно описывать действия над живым существом, которое не состоит из частиц энергии и от природы не имеет ни формы, ни даже местоположения) и попыталась сложить их в одну стопочку.

Они уже почти не сопротивлялись. Маша вдавила жалкие остатки людей друг в друга, замесила их будто тесто, выжала из них последние доли процента разумности... Она не боялась убить их совсем: жизнь и личность бессмертны, они умирают лишь подобно параболе, которая вечно стремится к нулю по своей оси, но при этом никогда не сможет к нему приблизиться.

—Я нашла выход, — сказала Маша Квинту, — и ухожу. Счастливо оставаться.

—Очень смешно, — отозвался тот, развалившись в кресле, — жажду демонстрации.

Маша скатала тесто из личностей в комок, снова его расплющила, порвала на неравные части и снова слепилв вместе. Она чувствовала: ещё немного, ещё вот-вот...

И вдруг этот момент наступил. Вибрации бывших спиритиоников становились всё более слабыми, неразличимыми, и вдруг произошла какая-то словно химическая реакция, и вибрации пропали. Осталась одна вибрация, новая, доселе не чувствовавшаяся Машей. Это была вибрация одного общего куска жизни.

Маша притаилась и стала ждать.

Через пять минут Майрус Квинт краем глаза глянул на монитор своего психолокатора, и его рука дёрнулась, желая постучать по экранчику пальцем. Его пленников на экране не было.

Если бы Квинт настроил свой локатор иначе, он бы увидел неопознанную вибрацию, вдруг ниоткуда взявшуюся в его кабинете. Но в БИМПе не интересовались неопознанными вибрациями жизни: ими фонила вся вселенная, и проку от них было никакого. Никакой поселенец не мог фонить так: жизнь столь низкого порядка не способна управлять бионосителями.

—Не думай, что обмануло меня, существо, — в мысленном послании директора БИМПа прорезались стальные нотки, — здесь такие фокусы не пройдут. Ты ещё здесь, и я не отключу поле.

Маша настроилась ждать.

Через два дня директор сказал ей снова:

—Я знаю, что ты здесь. Предлагаю тебе уступку. Ты оставляешь мне это подобие жизни и сматываешь удочки. Куда-нибудь на другой конец Вселенной, чтобы я больше тебя не видел.

Маша не ответила, она хранила тщательное радиомолчание.

Прошли ещё четыре дня, в течение которых она наблюдала за бытовой и рабочей деятельностью Майруса Квинта (а в основном — за его ожиданием). И в один момент Майрус Квинт вдруг остановился посреди комнаты, постоял так несколько секунд, затем резко подскочил к столу, взревел что-то нечленораздельное, схватил несчастный домик в стеклянном шаре, кажущийся теперь таким осиротевшим, и хватил им о стену.

Осколки полетели во все стороны.

Директор подошёл к столу и нажал кнопку интеркома.

—Снимайте это чёртово поле! Их здесь давно нет.

И быстрым нервным шагом вышел из кабинета.

В этот момент Маша молнией вылетела из своей раскрывшейся тюрьмы куда быстрее директора и через мгновение открыла глаза на собственной постели.

И почти сразу их со стоном закрыла.

—Эй, Гектор, чем ты меня кормил...

Гектор метнулся к ожившей Маше из кухни, схватил её ладони, оглядел её со всех сторон и облегчённо вздохнул.

—Маш, ты меня напугала, как можно отсутствовать так долго? — посетовал он, гладя её по волосам и помогая привстать, — Кормил я тебя только сладкой водичкой. Как прикажешь впихивать тебе жареное мясо, если ты не глотаешь?

Маша медленно растирала себе руки и ноги.

—Дай мне поесть... — просипела она наконец, а затем, когда Гектор ушёл на кухню, взяла телефон. Лис не пожелал снова получать сообщения с помощью газет и дал Маше свой мобильный номер.

—Привет, Братец Лис.

—Привет, Братец Кролик. Судя по тому, что твой носитель разговаривает, в отпуск слетала ты успешно.

—Да... Можно так сказать. Спасибо. Включай меня обратно. Мне ещё потребуется, чтобы меня нашли в лесу, если я потеряюсь.

После чего пошла в ванну: хорошо вымыться было для неё сейчас даже важнее, чем поесть.

После этого за обедом Маша рассказала Гектору, что происходило.

—Что нам следует теперь делать? — спросил тот по окончании её рассказа, — Ведь если ты отделишь их от своего разума сейчас, они снова?

Маша кивнула:

—Да, снова будут личностными единицами. И за ними может начаться охота. Но у меня есть мысль, что можно сделать. Сначала они, сами того не зная, слетают с нами на несколько дней в отпуск.

Гектор непонимающе уставился на неё.

—Во-первых, у нас легенда, — развела руками Маша, — а во-вторых... Мне хочется в отпуск...

Она как кошка сладостно потянулась и легла головой на колени Гектора.

—У нас есть ещё несколько одобренных Маэстро дней, а несколько дней — это целая уйма времени!

—Ах, да, — улыбнулся ей Гектор, — и тебе ещё придётся написать новую сказку про Братца Лиса и Братца Кролика! Легенда, ничего не поделаешь.

Следующие несколько дней Маша впервые в своей Машиной жизни провела за границами родной страны — там, где солнце светило теплее, а море было более голубым.

Когда она вновь переступила порог агентства, Катя только развела руками:

—Ну вот, видно, что человек отдохнул, человеком стал, можно сказать.

Они обнялись, Маша прошла в свой кабинет, разобрала несколько дел, а затем, найдя подходящий повод для командировки, поспешила к Борисычу.

Через два часа она была на Крайоне. Это была одна из планет земного типа и лабораторной направленности, которая отработала свой ресурс и теперь была населена несколькими миллионами поселенцев-отшельников, за которыми уже никому не приходило в голову следить.

И, что самое важное, была эта планета на самом-самом краю Вселенной.

Маша сконцентрировалась, закрыла глаза и аккуратно отделила часть своего сознания, нежно отлепив полупрозрачные плёночки зачатков личности от своего пышущего энергией разума-реактора.

Она, стараясь ничто не повредить — бедолагам и так досталось в электрической тюрьме, так она и сама им потом добавила, — разделила мутный ком безличной жизни на личностные единицы. Бессильные, бессознательные пока — но отдельные.

Они просто остались висеть в пространстве, уже излучая свои собственные вибрации, но не видимые и не слышимые в этом захолустье никем и ничем.

Больше Маша ничего не могла сделать. Спустя минуты или десятилетия