Жена декабриста - Марина Аромштам

И плоть уже готова забыть, что ей нравилось жить, если б не эти губы: они утешают, и сушат слезы, и просят прощения, и даруют счастье:

— В-все, все, Ася. Т-теперь т-ты женщина.

Я найду в себе силы спросить, где он этому научился. И если услышу про женщину из библиотеки, стукну.

— Н-ну, я м-много читал, з-занимался с-само- усовершенствованием.

Он позволяет себе издеваться!

— Надеюсь, ты читал не «Кама сутру»?

— Ра-азнообразие н-нелегальной литературы открывало т-такую возможность. Но я б-был с-слишком с-скромным, чтобы п-продвинуться д-дальше п-первой лунной ночи. П-пришлось ограничиться с-сказками Ше-ехерезады.

Начинаю злиться:

— Покажешь потом страницу. Я выучу наизусть. Он приподнимается на локте:

— Я люблю т-тебя, Ася.

И целует в глаза, целует.

* * *

Совсем не трудно понять, как люди учились летать. Они касались друг друга нежными руками, и истончались телами, и поднимались в воздух. И это известно доподлинно: Шагал рисовал с натуры. А может быть, даже по памяти. И это еще важнее.

* * *

— Ты не сдал? Сережка, ты не сдал? Но ты говорил, что готовился?

Он улыбается — виноватой и счастливой улыбкой:

— Яне с-смог п-прочитать условие задачи. С-смотрю в б-билет и не в-вижу ни с-слов, ни чисел. А вижу т-только т-тебя. П-преподаватель с-сказал, чтобы я п-проваливал. И п-пусть я как с-следует высплюсь и п-приду через неделю. Я не д-думал, что б-будет та-ак т-трудно от т-тебя оторваться.

— Ты хочешь есть?

— Н-не знаю. Н-наверное.

— А потом? Что будем делать потом?

— Д-давай я б-буду носить т-тебя на руках и-из комнаты в к-кухню.

* * *

— Не надо с-сегодня т-там трогать. Т-тебе еще может быть б-больно.

— Пожалуйста, я прошу.

— Д-давай отложим д-до завтра.

— До завтрашнего утра.

— Но утром т-тебе на работу?

— Тогда до обеда.

— Я т-тебя встречу.

— А как же учеба?

— Уйду с п-последней лекции. Все равно бе-еспо- лезно. У меня что-то с-со слухом: ничего не с-слышу — т-только твой г-голос.

— Д-да, Анна Давыдовна! Обязательно п-передам. Д-до свидания. — Кладет трубку. Мне кажется, что его лицо сделалось напряженным? — Это т-твоя мама. П-просила п-передать, чтобы ты п-позвонила. К-когда я т-тебя увижу.

Надо же, какое наивное лицемерие! Разве не она послала его тогда к поликлинике? Могла бы просто позвать меня к телефону.

Кстати, когда это было? Сколько дней прошло? Четыре? Нет, пять. А кажется — целая жизнь.

Не буду я никому звонить.

* * *

И если ты сумеешь зажечь на небе звезду, я сразу ее узнаю — с первой же вспышкой в ночи. И свет лучей, достигших края моей земли, я спрячу у самого сердца, в тайной глубине.

* * *

— Ася, п-послушай меня! П-послушай!

«Не нужно говорить. Я знаю все без слов».

— П-послушай! В-взгляни на меня, п-пожалуйста. Это важно.

«И нет ничего важнее между мной и тобой».

— Где-то горит? Надо спасаться?

— Т-ты знаешь, мне кажется, я попал.

«И кровь моя — свидетель твой.

И сердце мое — свидетель твой.

И горький воск души моей,

И слезы мои, и счастье мое».

— Ты ходил на охоту? Или стрелял по мишеням?

— Не с-смейся. Т-ты п-понимаешь, что это значит?

«И если ты сумеешь зажечь на небе звезду…»

— М-может б-быть ре-ебенок. То есть он б-будет. Я знаю.

«То свет твоей звезды я спрячу в глубине…»

— Сережка, ты фантазер и придумщик. А прикидывался материалистом.

— Ре-ебенок — это очень ма-атериально. Г-глазки, ручки, н-ножки.

— Сам ты глазки-ручки.

— Ну да. И эти с-свои д-достоинства я п-передам ему по-о наследству.

— Ты считаешь свои глазки достоинством?

— А разве н-нет?

* * *

— Мамочка! Ты звонила? Да, я хорошо себя чувствую.

То есть чувствовала себя хорошо. Я прекрасно себя чувствовала — вот до этой самой минуты. До того момента, как ты сказала:

— Геннадий Петрович вернулся. Он тебя разыскивает. Я сказала, что ты уехала за город, к знакомым.

Мама, ты врушка. Старая сводня, сподвижница Мефистофеля.

Зачем же обманывать? Все мы должны быть честными — чтобы не унижать друг друга.

Я не уехала за город. Я забралась на Луну. Я настоящий лунатик. Принцесса-лунатик. Я специально ходила по крышам, чтобы туда попасть.

На Луне живет мой паж Сережа. Хотя Влад говорит, что Сережа — рыцарь. Картонный. Я не знаю, что он имеет в виду. И, может быть, это одно и то же. Все пажи рано или поздно становятся рыцарями, если не умирают раньше, чем нужно. Раньше, чем примут посвящение.

Я пришла на Луну за советом. И Сережа дал мне совет, очень ценный — станцевать с ним вальс. В старом-престаром платье.

Он давал мне советы целых пять дней кряду. И я просто не понимаю, как могла без этого жить.

Как я буду без этого жить.

И знаешь, он лишил меня роскоши взять и сойти с ума. Сказал, что ребенок — это материально. И он отдаст ему свои ручки, ножки и глазки.

— Т-ты н-не мо-ожешь уйти.

— Я не могу остаться.

Он знает: я — чужая жена. И я взяла на себя обязательства..

— Я с-считал, что за это в-время в-все и-изменилось.

— Это для нас изменилось. А он не в курсе. Пока мы тут жили счастливой жизнью, он добывал книжки и вез через всю страну. Разве не ты говорил, что вся его жизнь — непрерывный подвиг? Что он живет не для себя, а для других людей? И что я могу ему сказать? Что я передумала? Нашла себе более подходящего полового партнера?

Вместо ответа — мертвое лицо и побелевшие губы.

«Аська, ты знаешь, что ты сука?»

Если я сейчас не уйду — вот прямо сейчас, не оглядываясь, — то превращусь в соляной столб.

И я бы хотела оглохнуть, чтобы не слышать этого ужасного, эту мольбу о спасении:

— Ася, не уходи!

Но он ничего не сказал. Это мне показалось. Он должен был запнуться, хотя бы раз. Ведь он заика.

* * *

Геннадий Петрович при встрече поцеловал мне руку, сказал, ему было приятно думать о возвращении домой, поскольку он рассчитывал на встречу со мной. И, если я не возражаю, вечером он хотел бы полной близости.