Иллюзия отражения - Петр Катериничев

Я подошел к нашей импровизированной стоянке под хлипким навесом на укатанном до твердости камня грунте. Машин Бетти и Диего не было. Мой «форд», бороздивший исключительно дороги Саратоны, был куплен за такие смешные деньги, что и сказать совестно. Образец был почти реликтовый: лет двадцати пяти от роду. Но никакой антикварной ценности не представлял: хозяева так часто стучали кузовом обо что ни попадя, что машина годилась лишь в металлолом. По такой цене я ее и приобрел: кататься на эдаком драндулете хозяину было уже совестно. Я же от безделья привел «форд» в порядок, подобрал на свалке все нужное для «внутреннего сгорания», под бдительным надзором Диего перебрал мотор и даже нарек возрожденное шестициллиндровое детище звучным именем Гоша.

Повернул ключ в замке зажигания, отжал сцепление и помчал к Саратоне. Дорога в этот час была пустынна. И фургон на обочине я отметил сначала как данность, но и то только тогда, когда тот вдруг сдвинулся с места, перегораживая дорогу. Останавливаться мне совершенно не захотелось: чьи эту штучки, подручных Арбаева, служивых Данглара или моих российских коллег, жаждущих обострить во мне чувственное восприятие саратонской действительности и заставить вращаться вялые извилины, мне было все равно!

Я вильнул рулем влево и, не снижая скорости, хорошенько поддал наглый автосарай: фургон поплыл к кювету, кувыркнулся мордой вниз и завалился на бок, как нетрезвый бегемот.

Пули прошили ветровое стекло, я пригнулся и погнал вперед. Один из стрелков затаился в чахлых кустах акации, у обочины: не особенно и размышляя, я гнал прямо на него. У стрелка сдали нервы: он встал во весь рост и поливал моего Гошу пулями из бесшумного «узи», как хулиганистый отрок свою соученицу из спринцовки. Я завалился на пол, отомкнул дверцу, сгруппировался... Послушный автомобиль ударил стрелка бампером и на скорости слетел с дороги. Я вывалился через пассажирскую дверь, проскользил вниз по выгоревшей бесцветной травке, перекатился, успев заметить, как верный Гоша темной тенью пронесся метра три, вписался капотом в грунт, скрежетнул и замер.

Намерения нападавшего были злобными, оттого и судьба злосчастной: он лежал метрах в десяти от меня, уставившись стекленеющими глазами в выцветшее от жары небо. В несколько мгновений я вскарабкался на откос, распахнул дверцу заваленного на бок микроавтобуса: раздались частые хлопки, гильзы со звоном посыпались внутрь фургончика, пули уносились в темнеющее небо и по традиции не причиняли ему вреда. Я услышал характерный лязг откинутого затвора, не стал дожидаться, пока обезумевший от страха и, возможно, оглушенный падением стрелок сменит магазин, одним движением запрыгнул в люк и рухнул на жилистого парня. Он попытался ткнуть меня стволом, но не успел: ударом ноги я впечатал его руку в металл обшивки и добавил сверху в надбровье, торцом кулака, как кувалдой. Стрелок затих.

Я быстро обыскал парня: как и следовало ожидать, никаких бумаг. А вот вида он был самого импозантного: хрестоматийный «идейный борец»: в реденькой, по причине юного возраста, бороде, в сползшей на шею джеллабе, ну прямо-таки шахид. Любой розыскной лист сразу бы обозначил бы его «лицом арабской национальности», хотя, на мой непредвзятый взгляд, на араба он походил мало, скорее на южноазиата.

Было во всем этом нечто от провинциальной театральщины, но... Жизнь меня приучила к «идейным борцам» относиться с опаской, даже если они наряжены в туники или тоги: внешняя атрибутика для таких вот сбрендивших юнцов весьма важна.

Кое-как я спеленал пленного собственным ремнем и – задумался. Можно было бы, конечно, предположить, что меня опять кто-то на что-то провоцирует, но предположение это выглядело чистой литературщиной: никаких подстав, на сей раз меня пытались завалить.

Зачем тогда послали молодых? Никого серьезнее не нашлось? А кто сказал, что эти – несерьезны? Очень даже. Просто я оказался сноровистей, да и везет на войне всегда только тем, кто остался в живых.

И все же, все же... Меня не покидала мысль, что обряжены эти молодчики словно на парад; не удивлюсь, если у каждого припрятан соответствующий стих из Корана, а где-нибудь на обочине близ здания ратуши притулилась машина с килограммом пластида и с тем же Кораном с дарственной надписью бен Ладена, шейха Юсуфа или Мохаммеда Али Акбара. А рядом – пузырек с искомыми наркотиками. Чтобы всем ищущим сразу сделалось ясно: вот они, супостаты нехорошие, ату их, ату! Не люблю демонстративности и декоративности. Навевает сомнения. Ну да это – дело вкуса.

За раздумьями я вытащил полубеспамятного азиата из автомобиля, провел руками под пиджачком – нет, никакой взрывотехники. Прислонил к борту машины. Водичкой бы в личико плеснуть или нашатырю, что ли... Приложил я его со страху крепенько, отойдет не скоро. Надеюсь, английский он понимает; может, разговорю? И парень не пришлый, местный. Саратона – как маленькая Европа: европейцы здесь господа, а вот в прислуге – всяких в достатке.

Ну что? Потревожить Данглара? Сказать, что тишь да гладь на вверенной ему территории поколеблена в очередной раз?

Позвонить я не успел. Со стороны города подъехал патруль. Помимо карабинеров в салоне оказались воспитанники замка Ла-Гросса – «белые гуси».

– Что произошло? – хмуро и неприветливо поинтересовался тот, что постарше.

Я кратко рассказал.

– Что им было от вас нужно? – спросил он.

– Полагаю, ничего.

– Ничего?

– Именно так. Ребята просто хотели меня убить.

– Зачем?

– Спросите сами, – кивнул я на пленного у машины. – Надеюсь, вам удастся его разговорить.

Сухощавый рейнджер подошел к связанному пленнику, приваленному к упавшему на бок фургону, наклонился, выпрямился, глянул на меня откровенно неприязненно:

– Спросить мы спросим. Но вряд ли он что-то ответит.

– Почему? – искренне удивился я.

– Мертвые молчат.

Я подошел, присмотрелся. Маленькая, как пчелка, пулька чмокнула парня прямо в висок. Выстрела никто не слышал. Возможно, стреляли до прибытия патрульных, возможно – секунду назад. Я повернулся, мысленно представил траекторию полета пули.

– Оттуда, – кивнул я на макушку холма старшему. – Великолепный выстрел.

– Это понятно. – Голубые глаза загорелого светловолосого парня смотрели на меня безо всякого сочувствия. – Вот только... Почему убили его, если хотели убить вас?

– Чтобы не проговорился.

– Что мешало стрелку спустить курок дважды?

Я помотал головой:

– Ничего. Возможно, он изменил намерения? Или – с патронами напряженка? Или – совесть проснулась?

– Возможно, – хмуро и без оптимизма отозвался нибелунг. – Совесть, говорите, проснулась?

– Ну да. И я об этом не жалею.

Тот лишь пожал плечами, скривив губы.

Потом наступило время протокола. Усевшись на переднее сиденье патрульной машины, я с тщанием пересказал все, что произошло. Карабинер кратко записал мои показания, включив между тем и диктофон. Тем временем «белый гусь» в сторонке излагал свою версию происшедшего собеседнику по телефону. Телефон был массивнее, чем обычный сотовый: спецсвязь. Он закончил, подошел ко мне, наклонился, произнес безо всякого выражения: