Советник президента - Владимир Алексеевич Колганов

class="p1">– Как там дела в министерстве культуры?

– Биографию Луначарского министр уже проштудировал. Сегодня намерен вызвать на допрос… пардон, на собеседование одного писателя. Тот вроде бы предложил новую версию начала Руси.

– Интересно! И где же он отыскал это начало?

– По моим данным, в Паннонском море.

– Это ещё что такое?

– Говорят, на территории Венгрии…

– Что за чушь! Насколько я знаю, там бывают наводнения, но только после весеннего разлива рек.

– Прикажете дать ему отлуп?

– Да нет, пусть попытается доказать, а там видно будет.

– Я передам.

Тем временем, министр культуры, обложившись книгами, сидел в кабинете, располагавшемся в бывшем особняке Лианозова – это шикарное здание стало украшением Малого Гнездниковского переулка. Даже столь относительная, почти мистическая близость к богатому нефтепромышленнику поддерживала в министре ощущение собственной значительности, хотя предпочтительнее был бы кабинет Сечина на Софийской набережной.

Книги понадобились для того, чтобы наглядно опровергнуть новую версию происхождения Руси – если бы не указание Платова, который настоял на регулярных встречах с малоизвестными писателями, а также с теми, кого решительно отвергли все издательства, он не стал бы тратить драгоценное время, чтобы доказывать то, в чём убеждён. А верил министр в то, что Русь была всегда, и никакие скандинавы, прусы, аланы или руги не могли поколебать его твёрдую уверенность, основанную на том, что русских от всех прочих отличает крайне важная черта – наличие в их организме лишней хромосомы. Саму хромосому он пока не видел, однако считал, что она обязана существовать, иначе невозможно объяснить ни стойкость русских солдат ещё со времён перехода армии Суворова через Альпы, ни победное шествие Великого Октября, ни создание уникальных боевых ракет, несмотря на вражеские санкции.

И вот этот писака перед ним. Судя по внешности, и не скажешь, что он своей теорией решил перевернуть историю огромной страны.

– А вам не кажется, что вы слишком много на себя берёте? Сотни профессионалов на протяжении трёхсот лет пытались решить эту загадку, но всё без толку. И тут вдруг появляется некий дилетант, историк-любитель и заявляет, что все прежние теории следует отправить в топку, и только его теория верна. Да кто вы такой, господин Сурков?

Примерно то же пришлось выслушать Егору, когда пригласили выступить в Институте российской истории, входящем в состав Академии наук – он так и не понял, то ли это был Учёный совет, то ли семинар по узкой теме. Важно то, что любой его аргумент встречали в штыки, причём в качестве опровержения ссылались на монографии и статьи, написанные докторами наук и академиками. Видимо, их труды и лежали сейчас перед министром. В общем-то, возмущение историков было понятно, поскольку результатом принятия его версии начала Руси стало бы сомнение в необходимости существования этого академического заведения. Мог ли Егор надеяться на понимание со стороны министра? Ничего другого ему оставалось, ведь под лежач камень вода, как известно, не течёт.

Тем временем министр продолжал:

– Вот вы поспешили опубликовать книгу, причём не в России, а за рубежом. Мало того, что ни с кем не посоветовались, но обратились за помощью к американцам! Вы что, не читаете газет, не знаете про санкции против нас? В другие времена вас бы привлекли к ответственности за измену Родине!

– Ну вы и скажете, Ростислав Владимирович!

– А вы как думали? За опрометчивые действия в столь непростой международной обстановке нужно отвечать.

– Санкции я не одобряю, но вот ведь получается, что американцы готовы публиковать труды своих врагов, а у нас друзей выставляют за порог издательства.

– Весьма некорректное сравнение! Там речь идёт об экономике, а у вас о книге.

– Так вы считаете, что литература не нужна?

– Да нет! Как можно? – министр вспомнил о разносе, который ему устроил президент, и слегка смягчился. – Но вы и нас, пожалуйста, поймите! Писателей много, за всеми не уследишь… Вот и вас обидели.

– Не в обиде дело. Жаль, что публикуют завиральные статьи, а мою, достаточно аргументированную, отвергли.

– Так давайте, назначим экспертизу! Есть у нас подходящий институт… Вот, нашёл… Институт российской истории. Как раз то, что вам нужно.

– Был я там.

– И что?

– Отклонили статью.

– Ну вот видите! – обрадовался министр, и зачем-то покопавшись в шевелюре, спросил: – Послушайте, а нет ли у вас кого-нибудь в президиуме Академии наук? Кстати, вы нашему Владику Суркову не родня?

– Бог миловал.

– Ну зачем же так? Он человек влиятельный, у него большие связи, мог бы посодействовать. А в данном случае… даже и не знаю.

– Но вы-то сами…

– Поймите, дорогой товарищ, я ведь должностное лицо, я не имею права самолично решать подобные вопросы. Для принятия решения нужен кворум. Да можно ли переступить через Академию наук! Она и без того на ладан дышит, – министр сделал скорбное лицо. – В принципе, конечно, я мог бы кое-что, но ведь слухи нехорошие пойдут. С чего это я потворствую неизвестному писателю? Впрочем, не стану продолжать, вы и сами понимаете. Не так ли?

– Что же мне остаётся? Президенту написать?

– Ой, это ни к чему! Его секретариат письмо переправит мне, и всё опять пойдёт по замкнутому кругу. Вам это надо?

– Нет.

– Вот и прекрасно! – Ростислав Владимирович и не пытался скрыть своего удовлетворения. – Хорошо, что мы друг друга поняли. А посему не смею вас более задерживать.

Итак, Егор покинул «храм культуры» не солоно хлебавши и, пока шёл в сторону Тверской, размышлял о превратностях судьбы, о том, почему в этом мире истина мало кого интересует.

Ну ладно, пусть американцы читают о начале Руси, им это будет полезно для общего развития. Его же в последнее время беспокоило совсем другое. Во-первых, это отсутствие Платова в Москве с 21 по 23 марта. Запись выступления президента, показанная по телевидению в эти дни, ни о чём не говорит. Но вот на что стоит обратить внимание – ни заседания Совбеза, ни встречи с губернатором или министром, ни полёта на реактивном самолёте. Это было необычно, публика привыкла видеть Платова каждый день в самых разных ракурсах. Несомненно, тут таилась какая-то загадка.

Во-вторых, неожиданный поворот в деле отравления Стригалей. Сначала твердили о неизбежности летального исхода, но вдруг оказалось всё не так. Особенно удивляло поведение Бориса Джексона – то истерика во время выступления с речью на пасхальном банкете, а следом за этим тишина, словно бы в рот воды набрал. Только поблагодарил врачей за героические усилия по спасению бывшего русского разведчика.

В третьих, Егор стал свидетелем суеты спецслужб у дома № 3 на Воронцовских прудах – он жил по другую сторону парка и каждый