Невеста брата. Будешь моей - Александра Салиева

этот кто-то отправится на больничную койку в тот же миг. Я такого терпеть не стану.

— Ты поэтому сейчас на меня так злишься, да? Потому что «хрен-я-достанусь-кому-то-левому»? Тебе, млин, не кажется это нелогичным?! — вспылила она.

— Нет, я злюсь на то, что ты не называешь мне долбанное имя того, кого там для тебя приготовила твоя дражайшая мачеха! — окончательно психанул, как ни старался быть сдержанным.

— А ты хоть раз нормально об этом спросил до этого, чтоб так беситься?! — дёрнула плечом девушка. — И я, знаешь ли, не собираюсь потом чувствовать вину за последствия!

— А замуж выходить за другого, значит, собираешься, да?! — всё-таки сорвался на крик.

— Да, конечно, собираюсь! Двадцать два года ни хрена не собиралась, а потом сразу резко собралась! Сразу, как только позвали! Именно поэтому тут с тобой на кухне полуголая стою! Я же на всю голову ебан…

Всё. Довела.

И не договорила.

Я ей рот заткнул.

Самым простым способом.

Впился в пухлые губы поцелуем. Прикусил и оттянул нижнюю до боли. Девчонка вскрикнула и ударила меня своими кулачками по спине. Кажется, она пыталась снова что-то сказать, но я не позволил. Обхватил обеими руками её личико и продолжил с упоением наслаждаться фруктовым вкусом горячего рта.

Господи-боже, это что-то нереальное.

Что она со мной делает?

Как можно быть такой стервой и нежной милой девочкой одновременно? Такой идеальной, мать её. Во всём. Словно и нет больше никаких других баб в этом долбанном мире. Только она одна. Как непреложный обет из той книжки про шрамированного мага-очкарика.

Ещё один поцелуй в губы, и на этот раз она не сопротивляется, позволяет творить, что мне хочется. И я творю. Трахаю её рот настолько нагло, беззастенчиво вторгаясь в его глубину, что она ахает и окончательно сдаётся, всем телом подаётся навстречу, трётся об меня так правильно, что достаточно приспустить джинсы и отодвинуть в сторону её трусики, чтобы мой член тут же оказался внутри неё.

Да, девочка моя, вот так.

Толчки её пульса на тонкой шее ударяют прямо в сердце, вынуждая подстраиваться под него, не различить больше, где чей. И я раз за разом всё сильнее втягиваю в себя белоснежную кожу, оставляя десятки отметин на ней.

Ну и чёрт с ними.

Пусть все знают, что она занята.

Только моя.

Руки скользят на тонкую талию, притягивая к себе вплотную.

Чувствуй, маленькая, что ты делаешь со мной.

Ты ведь чувствуешь?

Не можешь не ощущать этот каменный стояк.

Конечно, да.

Женский стон, как подтверждение, пронёсся по разуму испепеляющей всё на своём пути огненной волной, отзываясь в паху болезненным импульсом.

Всё во мне рвалось ей навстречу. Не только член и сердце, что стучало всё сильнее в грудной клетке. Но и та часть, которой у меня пока не получалось дать название. Что-то по-настоящему важное. Что и являлось катализатором той самой непреодолимой тяги к ней. До очередных хриплых стонов. Её. Моих. Наших. Сорванного дыхания. И оглушающего набата в висках.

— Скажи мне… — шептали губы сами по себе, пока я сильнее вжимался меж её бёдер, обхвативших мою талию, когда я усадил её прямо на обеденный стол. — Скажи…

О чём просил, и сам не понимал. Просто очень нужно было слышать её голос.

— Да…

Стон-шёпот пробрал до дрожи. Снося остатки выдержки. Но вопреки испытуемому, губы нежно скользили по её щеке, ласково коснулись маленького ушка. Зубы прикусили мочку. Новый стон-всхлип и она снова подалась навстречу. Выгнулась, позволяя видеть острые вершинки груди. Прикусил их поочерёдно прямо через ткань, пока руки сильнее сжали мягкие ягодицы. Да и вся она словно самый нежный десерт. Нельзя не попробовать на вкус. Её нежность. Страсть. Ещё глубже. Острее. Так охрененно глубоко и остро, чтобы затеряться в этом ощущении. В том чувстве, когда уже не я, а она принялась целовать меня столь алчно, словно пила большими глотками. И я — уже не я, а тот, кто с радостью падёт перед ней на колени, лишь бы она не останавливалась.

Ближе. Ещё ближе. Нужно. Так нужно. Притормозить нужно. Иначе…

— Господи, да… — сорвалось с губ, когда её ладошка обхватила член, буквально вышвыривая меня в другую плоскость измерения, где нет ничего важнее и нужнее этих толчков в её маленькую ладошку.

— Сними…

Просьба затерялась в очередном стоне, а губы… её губы скользнули ниже по моей шее, кусая и царапая, втягивая кожу, отчего по телу раз за разом проносились электрические заряды, ударяющие в пах с новой силой.

— Сними…

И сам же потянул её майку вверх, а затем и свой свитер, откинув обе вещицы куда-то в сторону — неважно куда, прижимаясь вплотную к тонкому стану. И это так чертовски охрененно ощущалось. Когда кожа к коже. Ладонь скользнула вдоль позвонков на её спине, легла на шею, переместилась к груди и толкнула.

Вот он мой личный нокаут. Когда я смотрел на неё полуголую, распростёртую на столе в самой бесстыдной позе, открытую и доступную, греховно-прекрасную и просто манящую. Ласково провёл пальцами вдоль ключиц, рисуя линию между грудей, обвёл одну из них по кругу, потом — другую, сместился ниже — к животу. Останавился только у края белья. Но лишь на мгновение. В следующее — пальцы провели по насквозь промокшей ткани. Из груди кувалдой вышибло весь воздух, стоило только осознать, что это из-за меня. Для меня.

Трусики тоже улетели в сторону, и я завис глядя на неё, будто никогда раньше не видел голых баб. Не видел. Иначе запомнил бы. Как запоминал сейчас. Когда не только смотрел, но и касался всё теми же пальцами. Раскрывая. Надавливая. Проникая. Совсем на чуть-чуть. Но нас обоих пробрало дрожью от этого простого действия. Мой напряжённый взор против её с поволокой страсти.

— Такая мокрая, тугая… — выдохнул шумно. — Какая же ты тугая, куколка…

Пальцы скользнули глубже. Медленно. Так медленно, как если бы само время замедлило свой ход. И она. С громким стоном выгнулась навстречу. Сжала собой сильнее. Хотя, казалось бы, куда уж крепче. А я смотрел на неё и впитывал в себя образ того, как она снова и снова подавалась навстречу этим толчкам. Кусала губы. Закатывала глаза в момент своего пика наслаждения. И это самое охрененное зрелище, что я когда-нибудь мог наблюдать.

— Никто, — прохрипел, склоняясь над ней ниже. — Слышишь? Никто. И никогда больше. Только я. Поняла?

В её затуманенном страстью взоре всё ещё ни грана осмысленности, но и плевать. Прижался своим лбом к её лбу и замер в ожидании, давая