Измена. Я требую развод - Лера Лето

отнекиваться, что ничего мне не повезло и мы просто знакомые.

Решаю кивнуть, ведь богатырь — это очень точное описание Егора. Правда, чуть менее точное, чем железный дровосек.

.

На следующий день меня выписывают. Инночка выдает мне бумажку со своим телефоном и пакет с личными вещами. Мою одежду она по доброте душевной постирала, а пальто высушила, так что мне есть в чем возвращаться домой.

Только вот когда я прошу в регистратуре вызвать мне такси, оказывается, что меня уже ждут.

Водитель, присланный никем иным, как железным дровосеком, помогает мне дойти до машины, осторожно довозит домой и провожает меня до самой двери, где вручает большой пакет и уходит.

В пакете я нахожу уйму продуктов, отдельный небольшой пакетик с лекарствами, точно по рецепту, и коробочку с телефоном.

Судя по всему, Егор позаботился, прямо-таки до мелочей.

Я с глупой улыбкой сажусь на пуфик в прихожей и откашливаюсь. Воспаление легких еще до конца не ушло, но это и не быстрое дело, главное пить таблетки, хорошо есть и беречь себя. О первых двух пунктах уже позаботились, осталось выполнить только последнее.

Ох, неужели я ему, правда, нравлюсь?

А с другой стороны, пусть он меня спас, но уж еду и лекарства покупать был точно не обязан, а телефон и подавно.

Я, растягивая губы в улыбке, медленно ползу на кухню, разбирать пакет.

И в лучшее верится.

.

— Да чтоб ты сдохла, рыжая дрянь! Чтоб тебя черти покусали!

Ну вот, приехали. Стоило мне поставить симку в новый телефон, как раздался звонок. Конечно, контакты я еще не перенесла, ничего не настроила. На том и попалась.

Марк орет в трубку, буквально верещит, я прямо вижу, как он брызжет слюной и подпрыгивает от злости. Интересно, что там ему Давид устроил за эту неделю?

Но сил у меня сейчас нет. Я просто держу трубку в руках, подальше от уха и жду, когда он накричится. Вдруг что полезное скажет.

Наконец, я понимаю, что трубка больше не разрывается и не вибрирует.

— …последний шанс. Оставь мне ресторан и я, так и быть, не буду претендовать на квартиру и машину. И кредиты на тебя вешать не стану. Иначе поговорим по-плохому.

Его голос такой звонкий, такой возмущенный, как я раньше не замечала? Он очень похож на свою любовницу. Они же прямо нашли друг друга, узнали из тысячи, по визгливому голосу и, наверное, бровям изумрудным, не меньше.

— А по-плохому это как, Марк? Как ты орал в самом начале или еще громче?

Я немного издеваюсь, самую капельку. Ну как можно серьёзно относиться к его угрозам отжать у меня добрачную квартиру и машину, за которую я выплачиваю кредит с личного счета? У меня же все выписки, Давид ее точно отсудит. Правда, я как не ездила на ней, так и не буду, но уж любовнице её точно не оставлю.

— Не играй со мной, ты даже не знаешь, с кем связалась, Эмма, — теперь он шипит, понижая голос. Но и это совсем не пугает.

— С лживым ничтожеством я связалась, вот с кем. Ты же не мужик, Марк, ты как баба, которая бьется в истерике на полу, с пеной у рта, в конвульсиях бьется, да не сдохнет никак. Прямо как подумаю, что восемь лет на тебя потратила, бок о бок с тобой жила, готовила, спала, так мерзко становится. Так что фиг тебе, а не ресторан. Пополам. Это моё последнее слово. Адьёс.

Я вешаю трубку, удивляясь, как это он меня дослушал. Наверное, в ступор впал от того, как его жена умеет разговаривать, оказывается. Конечно, я все эти годы практически не скандалила, воспринимала всё спокойно и «надо, значит надо». Тащила свою упряжку и не жаловалась. А потом вдруг вырвалась на свободу, которой никогда не хотела, и неожиданно прониклась.

Теперь обратно меня не заманишь.

И вообще, я тут чуть с жизнью не простилась, теперь никакой бывший мне не страшен. Жизнь заиграла новыми красками.

Ну, вернее, заиграет, как только я выздоровею, потому что пока дышать сложнее обычного, всё время накатывает слабость и кашель. Но антибиотики и не с таким справляются, тем более угрозы для жизни больше нет.

Как там Егор, интересно?

Я, вдруг, понимаю, что у меня нет его номера телефона. Вдруг у него постельный режим, а я, еще одна калека, спущусь к нему, и сознание потеряю, например? Что делать-то будем?

От раздумий меня отрывает звонок в дверь.

Тело за это время стало таким медленным, таким слабым, что дойти до прихожей мне кажется подвигом. Я доползаю до двери с трудом, потом и одышкой.

— Эммушка, как я рада, живая, детка! — восклицает Лидия Петровна. У нее в руках кастрюля, а на плече висит явно полная сумка.

— Живая, Лидия Петровна. Тоже очень рада вам, проходите, — я улыбаюсь и отступаю назад, пропуская ее в квартиру.

— Ох, бледная, ох, худая. Еле душа в теле. А я бульон принесла и пирожки. Только от Егора, ему тоже занесла. Герой, мой ясный сокол. А тебя ругать буду. Чего на пирс старый полезла? Чуть не утонули оба, бестолковые, — она смотрит на меня многозначительно и хмурит брови. Но я и сама знаю, что сглупила. Ну ладно, ладно, не просто сглупила, а на всю голову. Дура, другими словами.

То, как я опускаю глаза и вся скукоживаюсь, ее смягчает. Лидия Петровна опять превращается в милую старушку и подгоняет меня к спальне.

— Пойдем, пойдем, у тебя постельный режим, как и у Егорушки. Будешь бульон есть, пирожками закусывать и мне рассказывать, как тебе наша гроза всех врачей.

Оказывается, Галина Ивановна ее давняя знакомая, так что мы некоторое время обсуждаем, как забавно ее боятся все медсестры и врачи. Мировая женщина ведь! Умная, добрая, всё-всё знает, и лечит хорошо, не то, что молодежь сейчас.

— Лидия Петровна, дайте мне, пожалуйста, телефон Егора. Я вдруг поняла, что у меня его нет, — я немного стесняюсь спрашивать, но что делать, вдруг я все-таки