Василиса Опасная. Воздушный наряд пери - Ната Лакомка

– Это – Вольпина, – сказала я убежденно. – Она начала пакостить мне с самого начала. Она ищет тот артефакт, из-за которого я притянула Коша Невмертича. Но я не хотела, правда.

– Успокойтесь, – опять призвала меня Ягушевская. – Вы только и делаете, что злитесь, Василиса. Это не хорошо. Для волшебника – очень нехорошо.

– Да, спокойствие, выдержка, хладнокровие. Я знаю.

– Если знаете, то почему всё время горячитесь? Берегите эмоции. Возьмите конфетку.

Этими конфетками она меня окончательно добила.

– Да что вы всё со своими конфетками? – почти заорала я. – Они у вас отравленные, что ли?!

Я хотела только отодвинуть вазочку, но едва коснулась её кончиками пальцев, как вазочку швырнуло через всю комнату к противоположной стене. Стекло разлетелось вдребезги, а карамельки разноцветными горошинами заскакали по полу.

– Простите… – пробормотала я, застыв с вытянутой рукой.

– Спокойнее, Василиса, – Ягушевская не переменилась в лице, и голос не дрогнул, но она точно так же, как я, застыла в кресле, и смотрела на меня настороженно. Правда, в следующую секунду она опустила ресницы и взглянула на меня уже по-прежнему – с жалостью и сочувствием.

– Сейчас всё уберу! – воскликнула я, вскакивая.

– Нет! – крикнула Барбара Збыславовна, и я опять испуганно замерла, но она сама смутилась, а потом засмеялась и сказала: – Лучше посидите спокойно, Краснова. Я уже сама за вас боюсь.

Я медленно опустилась в кресло, сложив руки на коленях, а Ягушевская принялась собирать конфеты, осторожно ступая по осколкам.

– Подумайте о чем-нибудь приятном, – говорила она тихим, воркующим голосом. – Представьте яблоневый сад… Ведь это – первая иллюзия, которую вы создали? Вам нравятся яблони?..

– Яблони… не знаю… – прошептала я, послушно представляя цветущие яблони, утро, весну…

Запахло сладко и нежно, и Ягушевская похвалила меня:

– Вот, совсем другое дело. Представьте синее небо… белые цветы… ветерок играет лепестками…

Её голос убаюкивал, и я незаметно задремала, в своём сне гуляя между цветущих яблонь, путаясь босыми ногами в траве. Я вышла к озеру – но не к лунному, которое создавала иллюзией для первокурсников, а к озеру при свете солнца. Оно было прозрачным – видны были даже камешки на дне, а в середине плавали два белых лебедя. Они грациозно изгибали шеи, словно перешептываясь, и было столько нежности в этих птичьих заигрываниях…

Я позавидовала им. Мне тоже хотелось бы пошептаться кое с кем вот с такой же нежностью.

Шорох в кустах заставил меня отвлечься от прекрасных птиц. Я посмотрела в сторону и увидела черного лебедя – он высунул из зарослей ивы голову с раскрытым клювом и будто беззвучно смеялся надо мной.

Пока я думала – не швырнуть ли камнем в черную птицу, видение озера и яблоневого сада поблекло, качнулось и исчезло. Я сидела в кресле, в кабинете Ягушевской, а надо мной склонился Кош Невмертич.

– …усыпила её, – услышала я тихий голос Ягушевской. – Она была очень взволнована, я бы посоветовала…

– Она проснулась, – сказал ректор громко, и Ягушевская сразу замолчала. – Итак, вы открыли глазки, пташка. Как себя чувствуете?

– Неплохо, – я села, приглаживая волосы, а Кош Невмертич отошел к стене, разглядывая осколки бывшей вазочки.

Он взмахнул рукой, и осколки сами собой смелись в угол кабинета сверкающим облачком.

– Это она сделала? – спросил ректор у Ягушевской.

– Нечаянно! – тут же полезла я оправдываться.

Барбара Збыславовна только пожала плечами, а ректор хмыкнул.

– Вы проверили Вольпину? – я встала, разминая затекшую шею. Мышцы онемели, словно я проспала несколько часов.

– Проверил, – ответил Кош Невмерич. Он поднял с пола незамеченную Ягушевской конфету, снял блестящий фантик и отправил конфету в рот. – На ней всё чисто. Если это не вы, Краснова, навели порчу на Колокольчикову, то точно и не Вольпина.

– Не может быть! – я забыла про шею. – Больше к нам с Машкой никто не подходил! И она меня по плечу похлопала. Точно так же, как Царёв в прошлом году, когда хотел на меня муравьев наслать, а получилось…

– Я помню, – прервал меня ректор. – Вы не доверяете моему профессионализму? Так мы были с Быковым, Иваном Родионовичем. Ему доверяете?

Было что-то особое в его голосе. И во взгляде. Я мгновенно насторожилась: а Быков-то тут при чем?

– Кош Невмертич ещё ни разу не ошибался, Василиса, – сказала Ягушевская тоном бывалой училки. – Если он говорит, что Карина не применяла колдовских заклинаний, так и есть.

– Значит, не Вольпина? – спросила я с таким разочарованием, что Ягушевская не сдержала улыбки.

– По-моему, вам надо успокоиться и сосредоточиться на учёбе, – она забрала у ректора фантик и бросила его в мусорную корзину, и меня почему-то очень обидел этот жест – привычный, интимный, выдававший заботу, которая гораздо больше, чем просто вежливость подчиненной к начальнику.

И в театр они ходили вместе… Ягушевская была в таком красивом синем платье…

– Краснова, вы в порядке? – оторвал меня от размышлений голос ректора. – Чувствую, опять забурлили. Что на этот раз?

– Ничего, – ответила я угрюмо, глядя в пол.

– Тогда идите, – разрешил Кош Невмертич. – И впредь будьте поосторожнее. Кто знает, что в следующий раз вам сунут за пазуху.

Страшно хотелось хлопнуть дверью, но я сдержалась. Спасибо хоть, что не обвинили, что это я опрыщавила Машку. Хоть на это ума хватило. У суперволшебника. У великого и ужасного Коша Невмертича. У…

– Василиса! – ко мне подбежал Анчуткин, взволнованно поправляя очки. – Всё нормально?

Он бледнел и заикался, и было видно, что очень напуган. Я подумала, что тот Анчуткин, который забавлялся с молниями на крыше института, мне, наверное, приснился.

– Нормально, – сказала я неприязненно. – Пошли на ленту, а то опять всё пропущу и буду потом в субботу досдавать. Достало уже учиться, когда все отдыхают.

– Э-э… – зеблеял Анчуткин. – Так ленты уже давно закончились…

– Как – закончились? – я остановилась и в упор посмотрела на него. – Сколько сейчас времени?

– Почти шесть, – Анчуткин струхнул ещё больше.

Шесть вечера? Ничего себе. Мне казалось, я уснула на несколько минут, а проспала несколько часов. Неудивительно, что шея затекла. Я машинально покрутила головой, разминая мышцы, а Бориска топтался рядом, заискивающе заглядывая мне в лицо.

– Тебя так долго не было… – бормотал он. – Но если отпустили – значит, это не ты Колокольчикову… заклятьем?..

– Боря, ты свихнулся? – спросила я ледяным тоном а-ля ректор. – Зачем мне вредить Колокольчиковой?