Басурманка - Вера Новицкая

Двое старших продолжают еще утирать катящиеся слезы, в больших же черных глазах самого младшего, внимательно и с любопытством глядящих в лицо девочки, они уже остановились.

– А когда? – задает он вопрос.

– Вот следующий раз, как приду. Завтра, – поясняет Женя.

– А почему не теперь? – настаивает мальчуган.

– Почему не теперь? – повторяет за ним Женя. – А правда твоя, можно и сейчас, – вскакивает она с пола. – Вы тихонько посидите, только не плачьте, ни-ни, не плачьте, а я схожу домой и всего-всего принесу.

Девочка уже у порога.

– Боречка, милый, – через несколько минут она ураганом влетает в комнату братишки. – Дай мне поскорее игрушек, побольше, тех, которые тебе не нужны, я отнесу Катерининым детям. Только скоренько!

Мальчик, не задумываясь, нагибается над большим ящиком со всякой всячиной, и в руках Жени одна за другой появляются различные вещи.

– Дай вот это, можно? – спрашивает сестра, указывая на довольно больших размеров серую бесхвостую и одноухую деревянную лошадь.

Сильное колебание и нерешительность видны в Боре: он сам очень любит эту лошадь, особенно бережет и жалеет ее с тех пор, как в битве с Наполеоном она потеряла хвост и правое ухо.

– Дай, миленький, – настаивает Женя. – Вот они обрадуются! Ты знаешь, они такие несчастные, ведь их отца, Андрея, на войне убили. Они так плачут, и они, и Катерина.

– Андрея французы убили? А они как же теперь без папы? – растерянно смотрит на сестру Боря.

– Да так вот и плачут страшно, – поясняет сестра.

Колебания мигом оставляют щедрого, сердобольного мальчугана.

– На, вот, на! Скоренько неси! И еще вот эти картинки, и зайчика, и кубики, и…

– Довольно, довольно, – останавливает Женя растроганного братишку, готового, кажется, все отдать в эту минуту.

– Довольно, лучше другой раз отнесем.

Захватив по дороге еще целый запас всяких сластей, девочка, как ветер, мчится обратно в деревню.

Не дойдя нескольких шагов до пригорка, на котором стоят дома, Женя заметила спускавшуюся с него высокую сухую фигуру старухи, опиравшейся на длинную палку. Желтое, как пергамент, ее лицо, изборожденное глубокими морщинами, суровая складка между седых бровей, заостренные резкие черты, подозрительно глядящие исподлобья холодные глаза делали выражение этого старческого лица непривлекательным и даже жутким. Недаром деревенские ребятишки побаивались бабушку Варвару; не любили заглядывать в ее глаза и взрослые: впечатление какого-то злобного, мстительного призрака производила эта старуха.

Нелегко прошла жизнь несчастной. Еще в ранней молодости потеряла она горячо любимого мужа, попавшего под мельничное колесо. А потом постепенно схоронила шестерых детей. На Василии, единственном уцелевшем сыне, сосредоточилась вся привязанность, еще сохранившаяся в ее озлобленном сердце. И вдруг пришла страшная весть о том, что французы изрубили его в куски.

Еще больше заострилось лицо Варвары, глубже ввалились суровые глаза, согнулся высокий костлявый стан.

Со времени последнего постигшего старуху несчастья Женя еще не видела ее.

– Здравствуй, бабушка Варвара! – ласково проговорила девочка, поравнявшись с ней. – Ну, как поживаешь? Мы очень огорчились, узнав о твоем горе, и очень, очень сожалеем о бедном Василии, – участливо добавила Женя.

Злобная улыбка искривила губы старухи:

– Премного благодарна, матушка барышня, за честь. Али чего тебе, красавица, жалеть об нем? Чай, не сродственником тебе Василь-то мой доводился? – бросая злобный взгляд на девочку, резко отчеканивая каждое слово, промолвила старуха.

– Ну, что ты, Варварушка, конечно жаль, как же иначе? – сбитая с толку недоброжелательным тоном женщины, растерянно проговорила девочка.

– На что по чужим-то горемычиться? Об своих лучше поплачь, – ядовито подчеркивая голосом и останавливая на Жене острый, недобрый взгляд, уронила Варвара.

Женя окончательно растерялась.

– Ну, до свидания, бабушка, будь здорова, – поспешно проговорила она, торопясь уйти.

– Буду, буду здорова, твоими православными молитвами да радостью своей великой крепка да сильна буду, – уже с нескрываемой ненавистью глядя на Женю, прошипела старуха.

Женя вздрогнула и быстро пошла к избе.

– Французьё проклятое! Извести бы тебя всю дотла, антихристово племя, – отчетливо раздалось ей вслед.

Колени девочки задрожали, ей казалось, что она сию минуту упадет.

Все оживление, вызванное мыслью о том, какую радость она сейчас доставит маленьким плачущим ребятишкам, померкло. Больно-больно защемило в сердце. У Жени было чувство, будто кто-то только что ударил ее.

Бледная и расстроенная, вошла она в избу Катерины. Женщина по-прежнему сидела в той же позе, и слезы по-прежнему текли по ее лицу, но кудрявые, черные головки при появлении Жени с любопытством и написанным на их лицах ожиданием повернулись к двери. Ручонки самого маленького карапуза издали тянулись к игрушкам; он, конечно, не мог их еще разглядеть, но горел нетерпением скорее получить в собственность.

– Вот это зайчик, а это лодка, ее можно на воду пускать, а это медведь, сердитый Мишенька-медведь, – поясняла Женя. – А это лошадь, на нее можно сесть. Ну, полезай ты сперва, а потом ты, все по очереди, – и она, приподняв, усадила верхом меньшенького мальчугана.

Высохли слезы, заискрились глазки, и хоть на время острое горе малюток было утешено.

От детской радости у Жени прояснилось на сердце; страшный образ Варвары, ее злобные слова затушевались видом приветливых детских мордашек, этими звенящими радостью голосками.

Высохли слезы, заискрились глазки, и хоть на время острое горе малюток было утешено.

– Мамка, мамка, погляди! Во лосадка, а во утоцка, а во-о ми-иска, – таща к матери все полученные сокровища, восторженно лопотал самый маленький, сделав комичнейшую гримаску и во всю ширину распахнув черные глаза.

На минуту что-то светлое пробежало и по лицу обернувшейся на зов малютки матери. Взгляд ее ласково и растроганно остановился на Жене.

– Барышня, солнышко ты наше ясное! Голубка ты наша сизокрылая! Воздаст тебе Господь многомилостивый за доброту твою, за то, что сирот горемычных не погнушалась, слезы наши холопские отерла! Светочка моя, ясочка, желанная ты моя!.. – и, плача растроганными теплыми слезами, Катерина нагнулась к руке Жени.

Но девочка, отстранив ее, ласково положила обе руки на плечи женщины.

– Катеринушка, милая, правда? Ты любишь меня? – вся просветленная, смотрела ей Женя прямо в глаза.

– Да нешто можно не любить тебя, сердешную, ангела светлого? – возразила женщина.