Гражданин Бонапарт - Николай Троицкий

К счастью для Наполеона и его солдат, Доппе продержался в должности главнокомандующего меньше трех недель. С 16 ноября его заменил Жак Кокиль Дюгомье (1738-1794), настоящий генерал, воин с 40-летним опытом, герой войны североамериканских колоний Англии за независимость 1775-1783 гг., «ученик Вашингтона»[248], Наполеон, считавший его (при разнице в возрасте в 31 год) своим «личным другом», так вспоминал о нем: «Он обладал всеми качествами старого воина. Сам чрезвычайно храбрый, любил храбрецов и был любим ими. Он был добр, хотя горяч, очень энергичен, справедлив. Имел верный военный глаз, был хладнокровен и упорен в бою»[249].

С назначением Дюгомье не только Наполеон, но и вообще все, кто всерьез разбирался в военном деле, увидели, что теперь командовать армией будет настоящий воин. Отныне наполеоновские канониры больше не ворчали, как ранее: «Хватит с нас разных маляров и медиков!»

Именно Дюгомье внимательно воспринял и всецело одобрил план освобождения Тулона, который Наполеон безуспешно пытался втолковать еще генералу Карто. Теперь «капитана Пушку» поддерживали комиссары Конвента - не только Кристоф Саличетти и редкий среди комиссаров военный специалист Тома-Огюстен Гаспарен, но и еще более влиятельные Поль Баррас (будущий глава Директории) и в особенности Огюстен Робеспьер - младший брат самого могущественного тогда во Франции человека. Саличетти уже хорошо знал Наполеона по Корсике, остальные комиссары присмотрелись к новичку за время осады Тулона и разглядели в нем уникальный талант военачальника.

В самом деле, менее чем за три месяца своего тулонского бытия Наполеон сумел добиться почти невозможного. «Чтобы оценить, как следует, что он сделал при осаде Тулона, - справедливо заметил Д. С. Мережковский, - надо понять, какие трудности пришлось ему преодолевать»[250]. Начал он с того, что ревизовал, обновил и пополнил артиллерийский парк. Бракованные орудия (а таких оказалось немало) он снял с вооружения и затребовал, еще в большем числе, новые. «Реквизиции делались им повсюду, - пишет о нем Д. Чандлер. - Пушки спешно перебрасывались под Тулон из Марселя, Авиньона, из Итальянской армии»[251]. Наряду с пушками изыскивались необходимые запасы боеприпасов, снаряжения, продовольствия, ибо, как это сразу увидел Наполеон, недоставало всего. «Нечеловеческими усилиями, - читаем о нем у того же Д. Чандлера, - в конце концов ему удалось набрать почти сотню пушек и достаточное количество 24-фунтовых и дальнобойных мортир (орудий с короткими стволами для навесной стрельбы. - Н. Т.). Обеспечение надлежащего воинского состава тоже стало проблемой, но Буонапарте не растерялся. По его просьбе комиссары Конвента объявили принудительную мобилизацию местных отставных артиллерийских офицеров, а пехотные офицеры были направлены на ускоренное обучение артиллерийской стрельбе под орлиным оком главного канонира», т. е. Наполеона[252].

Все это Наполеон буквально пробивал сквозь косность и откровенное противодействие генералов Карто и Доппе, которых этот «юный всезнайка», да к тому же еще «пришелец» с Корсики озадачивал. Но не убеждал. Потеряв терпение, Наполеон пошел на рискованный шаг, грозивший в случае неудачи крахом его карьеры. 25 октября, когда Конвент уже решил снять Карто с поста главкома, но под Тулоном об этом еще не знали, Наполеон обратился с призывом о помощи в Комитет общественного спасения. Так назывался орган, который был учрежден 6 апреля 1793 г., избирался Конвентом, но к осени этого года стал фактически высшим органом власти в стране. Возглавлял его Максимилиан Робеспьер.

В обращении Наполеона к членам Комитета общественного спасения говорилось: «Первая мера, которую я вам предлагаю, - чтобы вы послали сюда командовать артиллерией какого-нибудь артиллерийского генерала, который сможет, - хотя бы только в силу своего ранга, - потребовать уважения к себе и справиться с кучей невежд в штабе, с которыми приходится без конца спорить, предъявлять им уставы и заставлять их принимать меры, теоретически и практически аксиомные для любого артиллерийского офицера»[253].

Это обращение энергично поддержал комиссар Гаспарен, а возможно и другие комиссары Конвента, среди которых был и Огюстен Робеспьер. Так или иначе, Комитет общественного спасения откликнулся на просьбу капитана Буонапарте и прислал к Тулону генерала Жана дю Тейля. В тот момент Наполеон не мог бы пожелать для себя лично ничего лучшего. Дю Тейль одобрил все его распоряжения и, номинально исполняя обязанности начальника всей артиллерии, предоставил Наполеону безраздельную свободу действий. Разумеется, Наполеон воспользовался такой свободой в полной мере.

Собрав достаточное количество орудий, он математически продуманно расставил их по своему «вещему ясновидению» в самых выигрышных для него позициях. Правда, одна из батарей, прямо против форта Мюльграв, оказалась в зоне английского артобстрела, и французские канониры не решались дежурить на ней. Тогда Наполеон «велел поставить на батарее столб с надписью: “Батарея бесстрашных”. И к ней стали стекаться самые храбрые, так как каждому из них было лестно обслуживать эту батарею»[254]. Две другие батареи Наполеон выставил на вершине холма против выхода из гавани и прицельным огнем оттуда вынудил адмирала С. Худа переместить свои суда ближе к Тулону, где он окажется, как это предусмотрел Наполеон, в ловушке.

Сам «юный всезнайка» удивлял тогда и подчиненных, и начальников личным примером настоящего героизма. Д. С. Мережковский писал об этом с восхищением, которое можно понять: «Всех зажигал своим огнем, заражал своей отвагой и всепожирающей деятельностью; был всем для всех: то пехотинец, то всадник, то сапер, то канонир. Не жалел себя: скомандовав, как генерал, шел в огонь, как рядовой . Невозмутимый под летящими ядрами, не двигаясь с места, не изменяясь в лице, он только покрикивал “берегись - бомба!”, как будто играл в снежки на Бриеннском школьном дворе. Бомба однажды пролетела так близко от него, что ветром сшибла его с ног и оконтузила, но он остался в огне»[255].

Почти все в армии Карто, кроме самого главнокомандующего, понимали, что «капитан Пушка» как военачальник на голову выше генерала. Даже супруга Карто простодушно внушала мужу: «Дай этому молодому человеку делать, что он хочет. Ведь он больше твоего смыслит, ничего у тебя не просит и во всем дает тебе отчет. В случае успеха слава будет твоя, а за неудачу ответит он сам»[256].