Птица счастья - Виктория Токарева

Надька устремила свой взгляд прямо в его глаза, но Андрей смотрел Надьке в переносицу. Потом на ее ухо. Он бродил глазами и уже не говорил, что он устал бороться с собой. Все оставалось на прежних позициях: Светлана – жена, Надька – любовница.

Надька принялась за еду. Все стало ясно: вчера Андрей напился и ему померещилось. А сегодня – размерещилось.

Все эти годы Надька, как Сизиф, таскала камни в гору. А когда дотаскивала, камень срывался и катился вниз. И опять все с нуля. Но Сизиф был здоровый парень, а Надька – слабая женщина с хроническим бронхитом.

– Я люблю тебя, – хмуро сказал Андрей.

– Я знаю, – отозвалась Надька.

Эта любовь ничего не решала. Она пригодилась только для того, чтобы проверить прочность своего дома.

Официант принес салат. Трава была не порезана ножом, а порвана руками. Не холодное железо, а теплые руки.

Надька молча съела салат. Потом вытащила из сумочки деньги. Официант приблизился.

– Не берите у нее, – испугался Андрей.

Надька положила на стол сто долларов. У нее не было других купюр.

Поднялась и ушла.

Дома пахло ванилью. Это Таня пекла творожную запеканку. Маша крутилась рядом. Помогала. Лука собирал конструктор. Тихо, благостно, будто ангел распростер крыла.

Надька села без сил. Андрей разорил ее душу, как кот птичье гнездо. Но и внес. Он подарил любовь. Такого полного счастья и такого полного несчастья она не испытывала ни с кем. Но теперь – все. Дальше уже шизофрения. Дальше действительно остается облить себя бензином и поджечь.

Позвонила Ксения с радостным известием. После выставки – фуршет, оплачивают какие-то спонсоры.

– Оденься красиво! – велела Ксения.

Надька – это ее лучшая работа и должна соответствовать. Об Андрее даже не спросила. Забыла? Или выставка важнее… На фоне выставки все остальное не имеет значения.

Выставка действительно оказалась интересной.

Надька впервые увидела все работы, собранные вместе. По-настоящему талантливы были бронзовый петух и глиняная корова с колокольчиком. Корова – сама Ксения, такая же доверчивая и добрая, с ресницами-щетками.

Надька любила поддразнивать Ксению: дескать, что она заработала за всю жизнь? Но смысл ее жизни – вне материального. Ксения шевелила своими пальчиками, уносилась в свою глиняную страну, и ей было там хорошо. Успех и творчество, успешное творчество – самый сильный наркотик. Это больше, чем деньги.

Деньги украшают жизнь, но не составляют ее смысла. Ксения – богатый человек и не потому, что у нее много денег. А потому, что ей мало надо.

Народ фланировал по выставке. Возле Ксении крутились Эвелина из министерства, какие-то пиджаки, должно быть, спонсоры.

Ксения совала всем Надьку и спрашивала:

– А правда, у меня красивая дочь?

Как будто так не видно…

Надька с сожалением смотрела на свою мамашу. Талантливый человек, но талант спрятан внутри, а внешне – клоун с плохими репризами. Может быть, Ксения смущалась… Когда человек зажат, он фальшивит.

После выставки повалили на фуршет.

Столы стояли буквой «П». Еда была позорная: картошка в мундире, но горячая. Пролетарская селедка, но слабосоленая. Бутерброды с примитивной колбасой, но колбаса свежайшая. Фрукты порезаны на четыре части.

Спонсоры оказались бедные либо жадные. Надьке было стыдно, но она осталась. Налила в фужер водку, пусть думают, что минеральная вода. Стала пить маленькими глотками, заливать пустоту. Раньше внутри «все пело и рвалось», хотелось звонить каждую секунду, выяснять и доказывать. А сейчас – в душе пустыня, только ветер перегоняет песок. И не хочется ничего выяснять, потому что слова ничего не значат. Слова – это воздух, который колеблется от звуков. Потом перестает колебаться. И это все. У Ксении за всю жизнь – петух и корова. Но зато какой петух… какая корова… Они стоят целой жизни. Хотя черт его знает… Ничего не стоит жизни.

С другой стороны стола на Надьку в упор смотрел губернатор Шубин. Как он здесь оказался? Надька подошла и спросила:

– А что вы здесь делаете?

– Что делает богатый человек на выставке-продаже?

– Покупает, – сказала Надька.

– Правильно, – похвалил губернатор. – А вы что здесь делаете?

– Я – дочь художницы Варламовой.

– Молодец, – одобрил губернатор.

– А в чем моя заслуга?

– Правильно выбрала мамашу. Могла бы родиться у кого угодно.

Надька хотела вежливо улыбнуться, но передумала. Зачем улыбаться, если не хочется…

– А что вы хотите купить? – спросила Надька.

– Три работы.

– Какие?

– Петуха. Корову. И баню.

«Сечет, – подумала Надька. – Хоть и провинциал, а понимает».

– Жалко расставаться с работами. Как будто детей раздаешь, – пожаловалась Надька.

– А вы приезжайте ко мне в Сибирь. Навестите своих детей. Правда…

Надька неопределенно подвигала бровями. Куда ехать за семь верст киселя хлебать…

Надька выпила три фужера водки, боялась садиться за руль.

Губернатор вызвался ее проводить.

Надька плюхнулась на заднее сиденье, повалилась и заснула.

Машину вел бесстрастный шофер.

– Сначала отвезешь меня, – распорядился губернатор.

Это значило, что он не собирался колесить по Москве, тратить время и силы.

Подъехали к элитному дому. У губернатора была там служебная квартира, чтобы во время командировок не скитаться по гостиницам. Командировки были частыми. Губернатора давно и настойчиво перетягивали в Москву. Умных людей не так много по стране, как оказалось. Все эти думские крикуны – как петухи, тянут шеи, кукарекают, красуются. А толку – чуть… Но губернатор не хотел в Москву. Он был вольный зверь и дикий, как медведь. Хозяин леса.

Губернатор вылез из машины. Надька проснулась и вылезла следом.

Шофер смотрел вопросительно.

– Ладно. Завтра подъедешь, – решил губернатор.

– Когда? – уточнил шофер.

– Я позвоню.

В квартире у губернатора было невиданное количество уток: фарфоровые, стеклянные, из камня, из папье-маше.

– Что это за птичник? – спросила Надька.

– Жена собирает.

– Опять жена, – вздохнула Надька. – Меня уже рвет от этих жен.

– Что? – не расслышал губернатор.

– Ничего. Так.

Надька ушла в ванную. Натрясла пену. Разделась и залезла в теплую воду. В ней стоял какой-то внутренний холод, и казалось, что не согреется никогда.