Больше не промахнусь - Жиль Легардинье

Я стою возле большого кафе, которое выходит на платформы. Мне даже не хочется сесть за столик или встать за витриной: опасаюсь, что тот, кого я жду, меня не заметит. Поэтому я торчу здесь, словно реклама самой себя, выставленная на всеобщее обозрение. Я вижу прибытие десятков поездов, наблюдаю за сотнями людей, может быть, тысячами, и вот наступает назначенный час. В письме он написал: «примерно в 18 часов». Судя по всему, он специально не указал точное время: ведь я могу вычислить конкретный поезд, и тогда сюрприз не удастся. Что это – деликатность или жестокость? Я узнаю это через несколько секунд, когда загляну ему в глаза, услышу голос, возможно, коснусь его руки. Мне не хочется выбирать фаворита среди возможных кандидатов. Если придет не тот, кого я выбрала, я могу расстроиться и все испортить.

Ко мне направляется мужчина, его лицо скрыто букетом роз. Чтоб у тебя юбка застряла в эскалаторе, что же мне делать? Главное, сохранять спокойствие, не терять самообладания. Мне удается контролировать руки и немного – ноги, но мои внутренние органы вытворяют черт знает что: желчный пузырь скачет от радости над печенью, а сердце так колотится, что сотрясает легкие. Мужчина продолжает идти ко мне, розы восхитительны. Это будет первый парень, возникший в моей жизни из роз.

Внезапно какая-то молодая женщина выскакивает справа, толкает меня и бросается к нему. Она обнимает его. Вот ужас, у меня только что увели мужчину моей мечты… Он прижимает ее к себе, безмятежно улыбаясь. Она счастливо смеется. Как жесток этот мир… Я чувствую себя маленькой девочкой, которая, стоя у рождественской елки, выбрала себе подарок, о котором мечтала всю жизнь, но на нем написано другое имя. Счастья, как и красивых вещей, на всех не хватает.

Крайняя степень возбуждения сменяется полной депрессией. Сердце падает на поджелудочную железу, а легкие, похоже, опустились до ягодиц. Трудно дышать.

Парочка удаляется. Как я могла в это поверить? Уже больше шести часов. Однако я должна держаться, должна взять себя в руки. Ведь если он придет на несколько минут позже, не может быть и речи о том, чтобы встретить его с угрюмым лицом. Я покажу себя с лучшей стороны. Неважно, что мне пришлось пережить. Я на сцене и готова сыграть самую важную роль в своей жизни.

Надеюсь, что занавес откроется, но не знаю когда. Хуже того – я могу вообще не узнать, что он открылся, если таинственный незнакомец будет наблюдать за мной издалека. Тем не менее я не хочу прозевать свой выход в пьесе, которую он написал для меня.

Теперь, когда я изо всех сил стараюсь не ударить в грязь лицом, в глубине моего нетерпеливого мозга возникает главный вопрос: до которого часа я буду ждать? Сердце отказывается дать ответ и установить границы, но мозг уже начинает переговоры, потому что в случае неудачи расхлебывать опять придется ему. Ждать пятнадцать минут после проведенного здесь часа кажется мне несерьезным. Что такое четверть часа по сравнению с целой жизнью? И потом, может быть, его поезд опаздывает, даже если не было никаких объявлений об изменениях в расписании. Подожду еще полчаса. Я не собираюсь упускать свой шанс из-за недостатка терпения или глупой гордости. Интересно, когда мое самолюбие почувствует себя растоптанным? Сколько времени нужно, чтобы я достигла тонкой грани, отделяющей надежду от смирения? Неужели все измеряется нашими чувствами? Похоже на то. Расстояние, на которое мы отступаем назад, показывает, насколько силен наш страх. Количество времени, которое мы готовы потратить на ожидание, демонстрирует уровень надежд. Поток слез указывает на глубину одиночества.

Теперь в этом большом вестибюле, где разыгрывается спектакль жизни, я все больше чувствую себя только зрительницей. Невольно разглядываю тех, кто так же, как и я, кого-то ждет. Сколько из них будут разочарованы? Вполне возможно, что лишь я. Из сострадания к себе подобным я почти желаю этого. Принято считать, что каждому уготовано свое место в жизни, своя особенная роль. Видимо, моя заключается в том, чтобы постоянно быть несчастной, чтобы остальные даже самое скромное счастье считали подарком судьбы. Наконец я нашла свое место на земле: я та, на кого люди будут показывать пальцем со словами: «Все могло быть гораздо хуже, вот как у нее» – и радоваться жизни.

Я вижу ожидающих мужчин. Юношу, уже десять минут поправляющего волосы, словно от этого зависит его будущее. Мужчину, который бросает взгляд то на свои часы, то на мобильник. Мне все больнее смотреть на тех, кто встречается. От их эмоций все внутри переворачивается, их порывистые движения терзают душу. Есть ли на свете что-либо прекраснее воссоединившейся пары? И что-либо ужаснее, чем быть исключенной из этого в высшей степени человеческого ритуала?

Я ждала до 19:40. Час, а потом еще сто минут. И каждая из них была наполнена радостным возбуждением или горьким разочарованием. Я измучена. Мое самолюбие давно растоптано, а горизонт надежды остался далеко позади. Его даже не видно в бинокль, я слишком увязла в болоте одиночества. По щекам текут слезы. Я больше не гордая реклама самой себя, воздвигнутая в толпе. Теперь я разрушенное здание, чудом держащееся в ожидании сноса.

Только две женщины – обе старше меня, подошли и спросили, хорошо ли я себя чувствую. Я ответила: да. Они знают, что я лгу, потому что наверняка сами пережили нечто подобное. Каждая из нас рано или поздно получает этот горький опыт, когда ты готова на все, но никто не дает тебе шанса. Хочется столько отдать, но ни одна рука не тянется к тебе, а если и тянется, то лишь затем, чтобы обокрасть. Меня душит горе и терзает чувство несправедливости.

28

Сегодня утром я как Джон Уэйн[5]: пять слов в запасе и заряженное ружье. Если на главной улице городка мне повстречается подлый бандит Хьюго, который грабит местных жителей, подыскивающих себе жилье, и обижает молодых женщин, пусть не ждет пощады. Мне следовало сразу остерегаться имени, которое индейцы сиу используют вместо проклятия…

Выйдя из дома, я на секунду останавливаюсь на лестничной площадке, пытаясь уловить шум в квартире месье Дюссара. Тишина. Я бы даже приложила ухо к двери, но боюсь, что с моим везением именно в этот момент она откроется или снизу поднимется месье Альфредо.

Консьержа я встречаю у подъезда с веником в руках.

– Здравствуйте, мадемуазель Лавинь. Смотрите, какое сегодня солнце! Воскресный день обещает быть ясным и свежим. Прекрасное время для прогулок. Воспользуйтесь им, у вас усталый вид…

– Я сегодня обедаю с родными, мне это пойдет на пользу. Скажите, месье Альфредо, вы не знаете, месье Дюссар вернулся?

– Не думаю, потому что он не забрал свою почту. Возможно, ему пришлось задержаться. Если хотите, я передам, что вы его искали.

– Нет, прошу, ничего ему не говорите…

Он улыбается мне как заговорщик. Интересно, что он обо мне думает?

Сегодня я еду к сестре. Она с мужем и двумя сыновьями-подростками живет за городом – только там они смогли позволить себе маленький дом с садом. С появлением детей приходится серьезно задумываться о таких вещах.