Василиса Премудрая. Нежная жуть в Кощеевом царстве - Купава Огинская

Я сначала пыталась быть терпеливой и дать нечисти успокоиться, но минуты текли, а Лихо все темнела лицом да молчала, и я не выдержала:

— И что же? Почему свадьба не состоялась?

— Да и не планировалось никакой свадьбы, не думал Кощей Марью в жены брать. Только никто ж об этом не знал. Я и сама уверена была, что все к свадьбе идет. Не заподозрила ничего поганого, когда Марья по ночи меня вызвала, речами своими опутала и глаз мой выманила, обещаючи, что только проверит, не удумал ли кто зла против царя нашего. Он де, странный в последнее время стал, как бы проклятия какого не случилось. И пусть в силе Кощея я не сомневалась, но глаз отдала, ибо верила, что добра Марья желает, а уж кому, как не ведьме, ученице царской недоброе чуять?

— Она не могла его проклясть, — пробормотала я, не желая в это верить. Марья же царицей была, единственной и полноправной, первой в истории всей Руси. Это уже после по ее стопам Несмеяна прошлась, земли свои из рук пришлого мужа вырвав, да все беды, им учиненные, разрешив. Но первой была Марья, самая сильная, самая смелая и справедливая царица. Не могла она сделать ничего дурного.

— Она и не собиралась, сама верила, что Кощей ее скоро замуж позовет. Не сомневалась даже, что и его опутали ее чары. — Лихо сгорбилась, будто постарела еще на сотню лет, уставилась единственным своим глазом в пол. — Марье мой глаз для обряда нужен был, хотела царевна бессмертие царское на двоих разделить, себе часть чужой силы урвать. Да только ничего у нее не вышло. Кощей отказал. И… в злости прокляла она его каким-то чудом, и убить попыталась. С тех пор мой глаз пылью в тронном зале лежит, а Моревна навеки изгнана из земель нашего государства.

Я не могла в это поверить. Не получалось. Марья была моей героиней, я всегда хотела стать такой как она — сильной, стойкой и умной. А тут открылось, что она лживая, подлая и до чужой силы жадная.

— Но вас-то за что наказали? — тихо спросила я, больная от ненужной правды. — Вы же не знали…

— За то, что силу свою в человеческую руку вложила. И пусть не по своей воле, но в покушении на царя участвовала.

Поерзав на кровати, садясь удобнее, почти позабыв о том, что в любой момент в казарму могут ворваться волки, и жизнь моя рискует оборваться, я спросила:

— Но если вы знаете, что он проклят, и что ваша вина в том есть, почему не хотите это исправить?

— После того Кощей изменился, стал на отца своего похож, а тот правил крепкой рукой, хоть и не имел могущества своего сына. Нам такой царь нужен, а проклятие… нет в нем особого вреда, раз уж столько лет прошло и не случилось ничего. А вам, людям, веры быть не может. Кто способен знать наверняка, что ты проклятие снять хочешь, а не поживиться чужой силой, прикрываясь добрыми намерениями?

— Вот это сейчас обидно было. Чужого мне не надо!

— Все вы так говорите…

Ответить, сказать какую-нибудь гадость я не успела.

Дверь слетела с петель легко, будто бумажная, громко свалилась на пол, проехалась, собирая солому, и уткнулась в ножку одной из кроватей, а на пороге, сверкая глазами, стояли Змеи. Впереди отец-змей, а позади змеята. Аспид выглядел впечатляюще, Тугарин тоже, Горыныч симпатично сыпал искрами при каждом выдохе и сиял золотом глаз.

— Даже не думай, — неузнаваемо низким, срывающимся в шипение голосом велел Аспид, стоило Лихо только потянуться в мою сторону.

— Мне терять нечего, — глухо отозвалась нечисть.

— Всегда есть что терять, — не согласился Змей, — даже такой, как ты.

Возможно, Лихо и попытала бы удачу, все же она планировала именно это — убить меня и гордо принять свой приговор, но голос, раздавшийся с улицы, мгновенно выпарил из нее эту решимость.

— С дороги.

Короткий приказ и послышалось копошение, сдавленное поскуливание и вздохи — змеи пришли не одни, с блохастой подмогой. А вслед за ними объявился и царь.

Аспид почтительно отполз с дороги, впуская хмурого Кощея.

— Шестнадцать волков, — сказал он.

На что Лихо тут же ответила. Поспешно. С неожиданно прорвавшимися в голосе трусливыми нотками:

— Я ни одного не убила, они все придут в себя…

— Когда будет снят сглаз, — закончил за нее Кощей. — Знаю.

И почему-то посмотрел на меня.

Высокая фигура, укутанная в черное, седые виски, усталое лицо, тусклый красный огонек, тлеющий на дне зрачков… он был ужасен сейчас. Истинный Темный царь — наместник Темного бога на земле.

— А мы тут это… общаемся, — выпалила я, с неудовольствием отметив, что голос мой подрагивает так же как у Лихо.

Мы сейчас были с ней очень похожи… две неудачницы, посмевшие навлечь на себя царский гнев. Только я решительно не понимала, в чем именно провинилась, и почему на меня так неодобрительно смотрят.

Лихо же свою провинность знала:

— Я не убила девочку.

— Не успела, — счел своим долгом уточнить Аспид.

— У нас был очень полезный разговор, — добавила я.

Казалось, в казарме похолодало, воздух сгустился, а из темных углов, подъедая свет факелов, поползли зловещие тени.

— Вон. — коротко велел Кощей и все тут же покинули казарму. Даже змеи уползли, только Аспид ненадолго задержался, чтобы поднять дверь и кривовато приделать ее к косяку. Обеспечил, так сказать, уединение. А то, что там волки с хорошим слухом и змеи тоже с неплохим, и все они будут слышать — мелочи в общем-то.

Я тоже хотела уйти, еще когда Аспид с дверью разбирался, но была остановлена сухим царским приказом «Сидеть».

Кощей был не в духе, и я невольно начала сочувствовать Лихо.

Терпеливо выждав несколько минут, основательно промариновав нас в опасениях и переживаниях, Бессмертный первым делом обратился ко мне:

— Обвинения?

— У меня? — опешила я. — В смысле, мне обвинять?

Кощей кивнул.

А в чем я могла ее обвинять? И откуда у меня на это право? Ну да, убить пыталась, но у нее вроде как свои причины на то были…

— Никаких обвинений, — пожала плечами я. Мне бы, наверное, благодарить ее стоило, ведь именно Лихо хоть чуть прояснила для меня картину с проклятием. И я бы непременно поблагодарила, не будь она ко мне так враждебно настроена.

— Твое слово я слышал, — сухо сказал государь, взглянув на провинившуюся нечисть. Лихо под его взглядом сжалась, но оправдываться и молить о прощении не спешила и, когда государь обратился к ней, на вопрос, что же она может сказать в свою защиту, зло ответила:

— Нечего мне сказать. Я не жалею о том, что сделала и о том, что хотела сделать. И случись всему повториться, поступила бы так же, — быстрый, оценивающий взгляд на меня и упрямое, — разве только шею бы ей сразу свернула, не тратя времени на разговоры.