Курьер из Гамбурга - Нина Соротокина

– Что это она старается? – подозрительно бросила Глафира.

– Не знаю.

– Тебе, наверное, сложно было сюда прийти?

– О-очень! Девочки из подушек сделали такой кулек, ну, словно я сплю. Если воспитательница обнаружит обман, они скажут, что я в уборной, что у меня живот болит. И очень страшно бежать по ночным коридорам. Я так боюсь Белой Дамы.

– Кого?

– Привидения. В монастыре живет привидение, я тебе точно говорю. – Варенька быстро перекрестилась.

В Смольном существовала устойчивая легенда, что давно, еще при Елизавете Петровне, в стены монастыря замуровали молодую монашку. Конечно, несчастная пострадала за любовь, и теперь она по ночам бродит по всей округе и ищет своих обидчиков. Все знают, что православные монашки носят только черное, а приведение всегда в белом. Да и само прозвище – Дама уже предполагало что-то инородное, романтическое и страшное до колик.

Дверь отворилась и вошла Наталья.

– Прощайтесь.

Глафира и Варя, заторопились, заговорили разом. Обе не знали, состоится ли повторная встреча или у них одна надежда на переписку. И вот уже Варенька бежит по темному коридору, а Наталья торопит Глафиру: «Быстрей, быстрей, неровен час сторож выйдет в сад». У калитки красивая мещаночка бросила сквозь зубы: «Прощайте», и почти вытолкнула Глафиру за монастырскую стену.

Как и было обещано, у главного монастырского входа стояла извозчичья карета, она и доставила нашу героиню на Большую Мещанскую. В воротах Глафиру встретила Феврония с плащом в руках, укутала им Глафиру до пят. Не приведи Господь столкнуться нос к носу с Озеровым. Тогда вопросов не оберешься.

Засыпая, Глафира перебрала в памяти подробности встречи с сестрой, улыбалась мечтательно и шептала себе в утешение – все будет хорошо. Полную картину счастья нарушал только один, некстати вылезавший вопрос: почему Феврония так старается, ведь расписка у нее уже на руках. Неужели она и впрямь не врет, говоря, что привязалась к Глафире всем сердцем?

5

Не только сильные мира сего, как то Панин и его окружение, были недовольны поведением императрицы. Были и другие, более скромные по социальному положению, а именно офицеры гвардии, которые твердо знали, что трон государыня заняла незаконно и пора ей возвращать его сыну. До времени об этом молчали, а как выяснилось, что совершеннолетие наследника не решило этой проблемы, то и возроптали. Возроптали, конечно, тихо, соберутся в какой-нибудь комнатенке или гостиной, выпьют, крякнут и начнут обсуждать неблагоприятное положение в отечестве.

Во-первых, всех несказанно раздражали фавориты. Кто нами правит, господа, Их Величество Екатерина или братья Орловы? Когда совершали переворот, всем было ясно, что Петр III плохой правитель, и в эйфории первых лет нового правления с этим были все согласны, но со временем стали задумываться – а чем он был так уж плох, убиенный? За шесть месяцев, что он пробыл на троне, были приняты важнейшие для государства законы. О секуляризации монастырских земель говорить не будем, положим, не военного ума это дело, но государь Петр Федорович дал вольность дворянству и отменил Тайную розыскных дел канцелярию. А сейчас? Государыня говорит одно, а делается совсем другое. А как это называется? Демагогия, вот как (язык сломаешь от этих слов!) Есть господин Шишковский, глава Тайной экспедиции, и, говорят, дел в работе у него более, чем достаточно. Манифест о вольности дворянства вроде бы не отменен, но всяк знает, что служить он все равно обязан, с той лишь разницей, что обязан не по принуждению, а как бы по собственной воле из-за любви к отечеству и лично к Екатерине II. Можно вспомнить и другие непорядки в стране: казнокрадство, взятки. А судят по совести? Нет!

Я привожу эти подробности, чтобы объяснить читателю, о чем толковали недовольные в казармах и гостиных, как некогда мы на кухнях. Многие из недовольных были масонами, но осуждение поведения и политики Екатерины носило с их точки зрения, не политический, а чисто нравственный характер. Императрица была поклонницей новомодных философских веяний, переписывалась с французскими писателями, а мы-то знаем, что идеи их есть чистой воды скептицизм. Поклонники Вольтера все как один безобразники, они осмеивают святые для россиян понятия, презирают предков и само отечество. Ведь и сам Елагин когда-то увлекался злонравием, прилепился душой к безбожнику Вольтеру, а потом понял, что потерял точку опоры. А совесть куда деть? Нельзя жить в полном разладе с самим собой! Нельзя вечно шутить и остроумничать, надо и о серьезном подумать. С турками воевали куда как успешно. Фельдмаршал Румянцев мог заключить мир на весьма выгодных для России условиях, а потом явился этот щеголь и дурак Гришка Орлов и с веселостью и бранью все разрушил.

Словом, хотели Павла. О заговоре речь пока не шла, но образовался некий кружок, совсем небольшой, в нем и десяти человек не было: собирались, разговаривали, думали. Как будут отнимать у Екатерины власть, дабы передать ее законному наследнику, пока не обсуждали. Сейчас главное объединить силы, наметить ядро, но не переусердствовать. Плоду надо дать вызреть, а там судьба даст подсказку, и плод сам упадет в руки.

Идейными вдохновителями этого брожения можно назвать братьев Паниных. Младший, Петр Иванович, – боевой прославленный генерал, он еще в Семилетней войне себя показал в битвах при Цорндорфе и Кунерсдорфе, за что получил чин генерала-поручика. В последней турецкой кампании он прославил себя взятием Бендер. За подвиги был награжден орденом Св. Георгия I степени. Однако императрица отнеслась к его победам прохладно. Он, вишь, город разрушил и слишком много солдат положил. Ах, так, воюйте сами!

Петр Иванович ушел в отставку и поселился в Москве. Человек он был гордый, тщеславный, обиду переживал тяжело, а потому не скрываясь стал поносить и дураков генералов, и царедворцев-лизоблюдов, прощелыг фаворитов и саму государыню. Москва, млея от страха и восторга, шепотом пересказывала его «поноски», а полицейские чины строчили доносы в северную столицу. Екатерина злилась, известно, что она называла опального генерала «первым врагом своим» и «персональным оскорбителем», а потом и вовсе учинила за ним негласный надзор.

Но военные успехи пугачевских орд снова призвал боевого генерала на службу отечеству. Кстати, именно Потемкин посоветовал императрице поставить Петра Ивановича Панина во главе армии, воюющей с мятежниками. Кроме того, Петру Ивановичу поручили начальствовать над губерниями Казанской, Оренбургской и Нижегородской. Короче говоря, общее дело оппозиции младший Панин плечом подпирал, но реальной помощи от него в данный момент ждать было нельзя.

Другое дело старший – Никита Иванович, блестящий царедворец и дипломат, свой человек при дворе. Вот внешний портрет его: немолод, тяжел, если не сказать, толст, все еще красив, носит парик к крупными буклями, манеры его безупречны. Он прост в обращении, можно даже сказать – ласков. Природная властность его как бы скрыта, но вполне ощутима собеседнику. Панин любит покой, тишину и хорошие книги. Еще он любит вкусно и красиво поесть. Петербуржцы спорили, сколько он расходует на личных поваров, но споры ни к чему не приводили, люди запутывались в нулях. Определение «сибарит» в характеристике Панина вполне уместно.