Тень Азраила - Иван Любенко

Клим Пантелеевич прислушался: за стеной было тихо. Он вновь надел перчатки и разобрал несложное подслушивающее устройство. Уложив все в чемодан, направился вниз и велел коридорному доставить багаж к автомобилю.

Уже через несколько минут статский советник мчался по дороге на Зергенд. Предстояло составить шифрованное донесение, вернуться в Тегеран и передать сведения на Певческий мост. Он так и поступил. Депеша в Петербург ушла поздно ночью. Домой Ардашев вернулся перед рассветом.

Полковник Кукота с раннего утра находился в отвратительном расположении духа. И причин тому было несколько. Во-первых, он вчера изрядно перебрал и теперь страдал похмельем. Во-вторых, французская конфетка – мадам Ренни, возомнив, вероятно, из себя непорочную деву, отказалась от его вчерашнего предложения отужинать в недавно открывшемся русском ресторане. Какое разочарование! А он уже облизывал губы, представляя как эта парижская мамзелька, точно прижатая к стеклу бабочка, будет стонать и охать в его крепких объятиях. Черт! Пришлось опять тащиться к этой ненасытной сорокапятилетней еврейской корове – хозяйке модного ателье. Он с отвращением вспомнил ее довольную улыбку на раскрасневшемся лице и потное, обвислое тело, скачущее над ним… Картина возникла так явно, что его стошнило.

Заграничный посланник Генерального штаба расстегнул ворот и потянулся к стакану с айраном. Сделав несколько глотков, он крякнул от удовольствия и мысленно оправдал себя: «Ведь недаром говорят: на чужой стороне и старушка – божий дар». Третьим удручающим военного агента обстоятельством была шифрованная телеграмма Ардашева в МИД. Текст оказался большой – на целых три страницы! – и, видимо, важный. А статский советник, как назло, воспользовался собственным кодом, который был неведом телеграфисту-шифровальщику посольства. Вот и терзался теперь догадками полковник военной разведки, прикуривая одну папиросу от другой и пытаясь применить свои скудные познания в дешифровке. Остро заточенный карандаш ломался, и цифры никак не хотели сходиться в логический буквенный ряд. Практики офицеру явно не хватало.

Посольский телеграфист, завербованный им еще в прошлом году, конечно, постарается подобрать ключ, но когда ему улыбнется счастье – неизвестно, да и улыбнется ли? «Ну ничего! Всему свое время, – мысленно успокаивал себя разведчик, – посмотрим, как этот чистоплюй, бывший адвокатишка, отыщет убийцу Раппа… И неведомо ему, что покойный коллежский советник зачем-то искал подход к этой французской мармеладинке. Сам видел, как они шептались в Шахском клубе. И не раз. Думали, наверное, что их не заметят. Куда там! Здесь каждый иностранец, как кирпич на дороге: хочешь не хочешь, а в глаза бросается. Эта вдовушка не настолько проста, как может показаться на первый взгляд. Устраивает такие грандиозные банкеты, что никакого наследства не хватит, не говоря уже о репортерском жалованье. Не иначе как работает на французский Генеральный штаб. Осуществляет, так сказать, тайную миссию. Стало быть, моя коллега и союзница. А раз союзница, то давай, милая, давай, голубушка, выполняй свой союзнический долг!»

Полковник улыбнулся собственным мыслям и откинулся на спинку кресла, чувствуя, как от очередной скабрезной мыслишки ему неожиданно полегчало. Он вновь выпустил в потолок длинную, точно хвост гепарда, струю дыма и мечтательно закатил глаза: «А хорошо бы, если бы она и в самом деле согласилась помочь. Это возможно, если… если Лиди одновременно не работает на немцев. Вот тогда она откажет. Ну что ж, посмотрим, понаблюдаем…»

Кукота вновь тяжело вздохнул, взял новый карандаш и уставился на колонки цифр. «И чего этот ставропольский присяжный поверенный столько нафантазировал? Тоже мне писатель нашелся!»

В тот самый момент, когда военный агент пробовал свои силы в распознавании криптографических тайн, Клим Пантелеевич сидел за рулем «Форда» и медленно ехал по запруженной людьми, муллами и верблюдами Хиабан Насерие – главной торговой артерии Тегерана, ведущей от центра к базару.

Неожиданно его внимание привлек раздававшийся впереди шум. Издалека было видно, как возбужденная орава торговцев кричала, гримасничала и отпускала непристойности женщине, которая, судя по одежде, была европейкой. Как и почему она оказалась здесь без сопровождающего – оставалось загадкой. В этот момент невесть откуда возник казачий офицер, который, вынув из сапога нагайку, принялся хлестать персов налево-направо. Ардашев, нажимая на кнопку клаксона, направил машину в самый центр людского сборища. Толпа расступилась. Казак, увидев приближающийся автомобиль, схватил даму за руку и, продолжая отбиваться плеткой, повлек к машине. Приостановив авто, статский советник нажал на правую педаль, и автомобиль остановился. Беглецы тут же забрались на заднее сиденье. Не переставая давить на кнопку сигнала, статский советник налег на левую педаль, потянул на себя рычаг скорости и отпустил ногу. «Механический фаэтон» сорвался с места и устремился в толпу. Испуганные люди бросились в стороны, и «Форд» скрылся за поворотом.

– Mondieu! Cette canaille!..[93]– проронила француженка.

– Слава Богу, все неприятное уже позади, – прокричал статский советник, перекрывая голосом шум мотора.

– Клим Пантелеевич! – воскликнул офицер. – Вот уж не ожидал увидеть вас в шоферском шлеме и очках! Вы ли это?

– Здравствуйте, господин подъесаул! Сдается мне, что я подоспел вовремя.

– Это уж точно! Не будь вас, мне бы пришлось наделать дырок в шкурах этих мерзавцев, пристававших к даме. Насколько я понял, вы знакомы?

– Да, это госпожа Лиди Ренни, собственный корреспондент «Le Figaro» в Тегеране.

Услышав свое имя, вдова молча улыбнулась.

Ардашев перешел на французский. Он представил Летова, а потом осведомился у Лиди, куда ее отвезти. Газетчица тут же пригласила всех к себе домой. И как ни отнекивался Клим Пантелеевич, ему пришлось согласиться.

Стол накрыли во дворе, перед бассейном. По поведению хозяйки было заметно, что бравый казачий офицер ей, несомненно, нравился. Поняв это, статский советник вздохнул с облегчением и мысленно вычеркнул себя из списка ее многочисленных фаворитов.

Со слов Летова выходило, что из расположения части, дислоцированной в Казвине, его неожиданно прикомандировали к русскому военному агенту. В Тегеране он уже три дня. Подъесаул признался, что так и не понял, зачем он понадобился в столице, если даже охранять полковника Кукоту ему не приходилось. Последний обязал его являться к нему ежедневно для выполнения поручений. Однако до сих пор никаких задач ему так и не поставил, отчего офицер чувствовал себя неприкаянным и фактически слонялся без дела. Больше всего он был возмущен наглостью тегеранской черни, осмелившейся приставать к мадам Ренни, несмотря на весьма жесткие положения Корана по отношению к посторонним женщинам. Он поведал, как несколько дней назад случайно оказался свидетелем ужасной расправы: на его глазах Казвинский губернатор повелел палачу отрубить уши крестьянскому парню, влюбившемуся в чужую агди[94]. Ухажер пробрался на эндерун (женскую половину дома) в надежде переговорить с одной из жен, но был замечен и узнан хозяином. Оскорбленный супруг пожаловался губернатору провинции. И тот незамедлительно огласил приговор. Фараши[95], выполняя приказание вельможи, тотчас же схватили несчастного, скрутили ему руки и подвели к палачу. Экзекутор вынул из-за пояса кривой кинжал и совершенно спокойно, точно срезая с грядки пучки кориандра, поочередно лишил бедолагу обоих ушей. Окровавленный «преступник», взвыв от боли, катался в придорожной пыли. Рядом с ним голосили его несчастные родственники. И это несмотря на то что по конституции 1906 года действовал светский суд!