Немачеха - Нонна Кухина

– Гена, – твердо, как что-то давно решенное и уже очевидное, сообщила Наташа.

Максиму стало ясно: он всегда был для жены всего лишь бледным и не очень нужным «заместителем», любовь к потерянному Геннадию не гасла в Наташином сердце ни на мгновение. И острое чувство вины за «недозволенную» тягу к Даше стало постепенно слабеть. Ну что же поделать, если он не любит Наташу? Ведь и она его не любит, и тоже в этом не виновата. Не виновата, а мучилась всю жизнь – за что?

Чтобы помочь Наташе, Максим пытался подружиться с Павликом, но мальчик, кажется, решил, что во всех бедах виноват именно «дядя Максим» – ведь несчастья начались после его появления.

– Оставь его пока в покое, – мягко посоветовала Наташа. – Мальчику нужно время, чтобы привыкнуть.

– Но он ведь как будто издевается! А тебе нельзя нервничать.

– Я не нервничаю, Максим. Мне просто его очень жалко. Представь: у него была своя жизнь, были мама, бабушка и сестра, и вдруг все сломалось. Павлу очень плохо, поэтому он старается всем сделать плохо.

– Но ты ведь не виновата, что ему плохо.

– Я и не думаю, что виновата. Я просто хочу ему помочь. Не беспокойся за меня. Все будет хорошо.

По вечерам, перед сном, Наташа неизменно читала Павлику какую-нибудь сказку. Он кричал «уходи!», «ненавижу!», надрывно плакал, накрывался подушкой, чтобы показать, что ему не нужны все на свете сказки – но Наташа продолжала читать. Рыдания постепенно стихали, из-под подушки появлялось маленькое загорелое ухо, потом блестящий от недавних слез глаз… Наташа, как будто не замечая этого, продолжала читать. Павлик, делая вид, что все это его не касается, укладывался носом к стенке и постепенно засыпал. А однажды, едва выглянув из-под подушки, буркнул:

– Сядь сюда. Мне не слышно, – и хлопнул худенькой ручонкой по кровати.

Италия – благодатный край для художника. Даша впервые за долгое время почувствовала себя счастливой. Преподаватели ее явно выделяли: талантливых много, но такая фантастическая работоспособность! И разносторонность – казалось, этой девочке подвластны любые жанры: пейзажи, портреты, натюрморты, жанровые сцены. Правда, в пейзажах все чаще и чаще возникали не блеск и пышность жаркой итальянской природы, а совсем другие образы. Узенькая тропка, вьющаяся меж высоких сугробов к покосившемуся заснеженному крылечку, теплое оранжевое окошко в рамке резных наличников, окаймленных бахромой искрящихся сосулек, подернутый льдом пруд с темной прорубью. А в последний год Даша сильно увлеклась иконописью.

Когда пришло время возвращаться, для многочисленных работ пришлось заказывать контейнер.

В аэропорту ее встречала вся семья. Изрядно подросший Павлик, похоже, успел отвыкнуть от сестры и немного дичился. Помолодевшая Наташа, прижимая к себе двухлетнего Гену, радушно улыбалась:

– Дашенька, мы перестроили дом и отвели для тебя целое крыло. Ведь тебе нужно много места.

Дом был похож на замок. Но не мрачный, средневековый, а сказочный, где живут принцы и принцессы. Дашины комнаты дышали светлым деревом и громадными «венецианскими» окнами. Полукруглая стена мастерской состояла из них целиком. Но Максим видел, что в «замке» Даше неуютно. Она нередко говорила, что продолжать учебу нужно в Санкт-Петербурге.

В день рождения Даша проснулась поздно – и не узнала своей комнаты: все вокруг было заполнено цветами. Две узкие чеканные вазы с лилиями и крупными лиловыми колокольчиками «несли караул» возле постели, каминную доску увенчивали чернофигурные «антики» с розами и ромашками, на полу стояли низкие «корытца» с нарциссами, головками подсолнухов и мелкими астрами.

Еще более пышный цветник встретил ее в мастерской.

За завтраком Максим вручил девушке алую коробочку от Tiffany. Дашино сердце дрогнуло. От волнения она закусила губу – неужели кольцо, неужели Максим решился? Ведь они договаривались подождать до ее восемнадцатилетия…

Даша осторожно подняла глаза – Наташа безмятежно улыбалась.

В коробочке лежал ажурный платиновый ключик с бриллиантовой осыпью. За колечко к нему цеплялся еще один ключ, совершенно обычного вида.

– Это твоя квартира в Питере, – улыбнулся Максим. – Ты же хотела учиться?

– Дашка! – Павлик влетел в столовую с такой скоростью, что едва не растянулся на скользком полу. Он прижимал к себе какую-то странную конструкцию из потемневших от старости брусков и реек. – Вот. Это тебе. Если антиквар не соврал, то это мольберт, ну, один из мольбертов, говорят, у каждого художника их бывает несколько, вот этот самого Васнецова. Который Виктор. Ну, который еще Иван Царевича нарисовал. Говорят, он еще и для церквей что-то делал. Прямо как ты.

– У меня тоже есть подарок для тебя. – Наташа протягивала ей коробочку. Только не алую, а темно-багровую, как запекшаяся кровь.

В коробочке лежало кольцо: платина и три бриллианта россыпью.

– Нет! – Даша отшатнулась.

– Что с тобой?

– Не дотрагивайтесь до него! Это… это… – девушку трясло, как в лихорадке.

– Макс, что с ней?

– Нат, на твоем месте я бы послушался. Даша иногда видит то, чего не видят другие. И притом удивительно точно. Если ее так пугает это кольцо…

– По правде сказать, оно меня саму иногда пугает. А иногда – притягивает.

– Его нельзя трогать! Его нельзя держать в доме!

– Ну… ты всегда можешь его продать, – предложила Наташа.

– Нет! Господи, ну как же вы не видите!

Даша не успокоилась до тех пор, пока Максим не отвез ее к Москве-реке. Они легко отыскали незамерзающее место, и злополучное кольцо кануло в черную зимнюю воду.

Вечером Даша уехала в Питер.

Максим поехал с ней – помочь обустроиться на новом месте. Он опасался, что Наташа его не отпустит, но она только улыбнулась. Максиму даже показалось, что она давно обо всем догадалась – только слепой не увидел бы, как их с Дашей тянет друг к другу, – но молчит, не желая ничего менять. Пусть идет как идет, жизнь большая…

Однажды, прилетев в Петербург на выходные, Максим застал Дашу над россыпью фотографий.

– Вот думаю, на кого он будет похож. Или она…

– Кто? – растерялся Максим. – Ты задумала новую картину и ищешь центрального героя?

Даша улыбнулась:

– По-моему, это будет героиня. Уже шесть недель.

Он опустился на пол и приник к ногам девушки:

– Дашенька! Что же нам делать? Я не могу, не могу их оставить. И Павлик к Наташе так привязался, мамой называет. Что же делать, что же делать?

– Ну что ты так страдаешь? Не надо ничего делать. Будешь приходящим папой, сейчас многие так живут.

В россыпи фотографий Максим вдруг заметил одну, удивительно знакомую. Нет, не может быть!