Сгоревшая жизнь - Юлия Александровна Лавряшина

Альбина Вадимовна категорически отказывалась уходить на пенсию. Даже слышать об этом не хотела… Но я, признаться, и не настаивала, потому что заменить ее пока было некем.

Она метнула в меня острый взгляд:

– Молодые не рвутся работать санитарками. Это может вызвать вопросы у персонала.

– Недобрала баллов в медицинский вуз, набирается практических знаний, чтобы попробовать поступить в следующем году, – тут же нашелся Логов.

– Неплохо. Главное, определитесь в вашей легенде с институтом, чтобы не путаться.

Я решила напомнить о своем присутствии:

– Сеченовский?

Туда собирались поступать трое ребят из нашего класса. Я понятия не имела, чем у них дело кончилось…

– Как вариант, – согласилась Марковцева. – Этого и держись. Я буду обращаться к вам на «ты», как к другим санитаркам.

Я другого и не ожидала, поэтому удивилась:

– Конечно.

– Если тебе надо будет о чем-то поговорить со мной, пошли сообщение. Я сама вызову тебя – санитарки ко мне не являются без приглашения.

«Боже, какой снобизм», – это неприятно меня удивило, но в чужой монастырь со своим уставом не ходят, это мне было известно.

Она уже повернулась к Артуру:

– Я не могу ради вашей… сотрудницы… менять распорядок, ей придется выполнять ту работу, за которую отвечала Шалимова.

У него едва заметно окаменело лицо:

– А именно?

Я была готова ко всему, поэтому чуть не подскочила от радости, услышав:

– Влажная уборка четырех палат. Пол, подоконники, тумбочки. Коридор моет другая девочка. Нужно будет помогать врачам и медсестрам по их требованию. И больным – принимать душ, если понадобится…

– Саша будет работать в женском отделении? – теперь у него и голос затвердел так, что даже мне стало страшновато.

Сверля его взглядом, Марковцева выдержала паузу:

– Вам повезло, что Шалимова работала именно там. Иначе…

Повеселев, Артур подмигнул мне:

– Выдержишь?

Я пожала плечами:

– Почему нет?

– Ты когда в последний раз пол мыла?

Меня так и бросило в жар: он считает меня какой-то грязнулей?!

– Позавчера! – отрезала я таким тоном, что у Людмилы Петровны подлетели брови, выщипанные по моде прошлого века.

Ей, видно, понравилось, как я отшила «начальника», она довольно хохотнула. Острый взгляд стал одобрительным, и я поняла, что действительно обрела союзницу. А какой женщине не хотелось хоть однажды поставить на место красивого и успешного мужчину, который ей никогда не достанется?

Когда он распрощался и вышел с несколько озадаченным видом, Людмила Петровна перешла к формальностям.

– Каверина, – прочла она мою фамилию, и лицо ее просветлело еще больше. – Не из писательского рода?

Я не стала напоминать, что «Вениамин Каверин» – это псевдоним автора «Двух капитанов». Часто люди болезненно реагируют, когда их уличают в некомпетентности, если это касается искусства. Пусть эти знания или незнания никак не связаны с их профессией… Разве я смутилась бы, неточно произнеся название лекарства? Да я только в десятом классе неожиданно для себя открыла, что правильно говорить «флюорография», а не «флюроография», как мне казалось! И что?

Обижать Людмилу Петровну было не в моих интересах, да и не хотелось этого, когда возникло ощущение хоть отдаленного, но родства. Много ли осталось в моей жизни родных людей? Поэтому я только покачала головой и улыбнулась, чтобы она поняла: человек, который любит главную книгу Каверина, мне более чем приятен.

Артур тоже любит «Двух капитанов», и сейчас мне кажется, что благодаря этой книге мы и прониклись симпатией друг к другу. Тогда он тоже был в звании капитана – сейчас уже стал майором юстиции – и я иногда поддразнивала его, называя «Мой капитан!». Хотя это было связано уже больше с Уитменом и моим любимым фильмом «Общество мертвых поэтов».

– А знаешь, Саша, – внезапно заговорила Людмила Петровна доверительным, почти мечтательным тоном, – я ведь с годами совсем забыла, что Каверин родился в Пскове. Там он и Саню Григорьева поселил… А лет пять назад я оказалась в этом городе на одном медицинском симпозиуме, и мы с приятельницей вечером отправились прогуляться. И вдруг наткнулись на гимназию, в которой учился Каверин! У нас все мгновенно сложилось: вот же она, эта река, на берег которой вынесло сумку с письмами…

– И среди них оказались письма капитана Татаринова! – не удержалась я.

Ничуть не обидевшись на то, что я перебила ее, заведующая энергично затрясла головой:

– Именно! А название какое – Великая… Оказалось, моя приятельница тоже зачитывалась в детстве этой книгой, и мы с ней понеслись по городу, как две безумные фанатки. По крупицам собирали все, что связано с Кавериным и этой его книгой. Там ведь и памятник его героям поставили…

Уже поверив в то, что она поймет, я призналась:

– Я и сказки его очень люблю. Они такие… особенные.

– Девочка-Снегурочка и Петька, – кивнула она и замерла, вглядываясь в свое детство, когда она сама была такой же девочкой с прозрачной кожей, сидящей с книгой под зонтиком от солнца. Наверное, грустно в таком возрасте вспоминать себя юную? Или наоборот, это хоть как-то утешает: было же, было!

Очнувшись так же внезапно, Людмила Петровна побарабанила шариковой ручкой, облаченной в голубую картонную трубочку, по документам, которые заполняла на меня, и проговорила решительно:

– А знаешь, моя дорогая… Возьму-ка я тебя на полставки! Тогда тебе не придется мыть палаты. Будешь исключительно с медперсоналом общаться. Ты же за этим сюда пришла? А за сануборку буду медсестре доплачивать, ей деньги нужны. Согласна?

Еще бы я была не согласна… А вы говорите: какая польза от чтения книг?!

* * *

Ныло в груди… Так беспокойно ныло. Опять девчонку отправил на передовую, а сам – в штаб. Не по-мужски это.

Но по-другому не вышло бы, Артур понимал это. Не самому же в отделение устраиваться! После того, как он допросил там каждого…

В его работе разум сплошь и рядом спорил с сердцем, которое за столько лет не научилось быть бесстрастным и циничным. Он не подозревал, что многие именно за это и ценили его: Логов умел войти в положение другого человека. Докапываться до истины его заставляло именно сострадание к людям, в первую очередь – к жертве, но на его счету было немало и подследственных, спасенных от огульного обвинения.

– Логов, в чем подвох? – однажды спросила его коллега, следователь по особо важным делам Глазова – женщина с холодными глазами рыбы. И пахло от нее рыбой…

– В смысле? – не понял он. – Ты о чем, Светик?

– Не бывает таких, каким ты хочешь казаться. В природе не бывает. И красивых, и умных, и душевных. Какой у тебя тайный грех?

Артур вздохнул:

– Люблю чипсы. Жру их