Королевский судья - Сандра Лессманн

— А что вы делали на Иберийском полуострове? — Этот вопрос Иеремия задал по-испански.

Бреандан принял условия игры и ответил:

— Мне всегда легко давались языки, падре. Мне нравится слушать и запоминать чужие слова.

— Ваша способность к языкам впечатляет, сын мой. Вам следует помочь. Пойдемте.

Иеремия знаком велел ирландцу следовать за ним и провел его в свою комнату. Бреандан, не понимая, наблюдал, как иезуит придвинул к заваленному бумагами столу второй табурет и вежливым жестом пригласил его сесть. Несколькими ловкими движениями, говорившими о многолетнем навыке, Иеремия заточил перо, обмакнул его в чернильницу и начал писать на чистом листе бумаги латинский алфавит.

— Самое время вам научиться читать и писать, — сказал Иеремия и тепло посмотрел на молодого человека. — К сожалению, я не могу показать вам, как пишется ваше имя, так как не знаю ирландского алфавита. Но один из моих братьев по ордену — он работает в Сент-Джайлсе — ирландец. При случае попрошу его научить меня.

Бреандан смотрел на него недоверчиво:

— Вы правда хотите научить меня писать?

— А почему бы и нет? Раз вы говорите на четырех языках, вы должны уметь читать и писать на них. Что требует строгой дисциплины, само собой разумеется. Но если вы действительно этого хотите, то у вас получится.

— Я думал, мне придется работать на мастера Риджуэя, — в замешательстве ответил Бреандан.

Иеремия отмахнулся:

— Не думайте об этом. В данный момент работы немного. У вас будет оставаться достаточно времени для учебы.

— Патер, меня не покидает чувство, будто вы чего-то недоговариваете.

— Может быть, но, в конце концов, вам необязательно все знать. Используйте представившиеся вам возможности и постарайтесь что-нибудь извлечь для себя.

Бреандан задумчиво посмотрел на буквы, написанные иезуитом. Да, он всем сердцем хотел бы уметь расшифровывать эти таинственные знаки, он хотел учиться, понимать, разгадывать тайны знания и был бесконечно благодарен сидевшему рядом с ним человеку за то, что тот давал ему такую возможность.

— Когда вы научитесь писать, я начну учить вас латыни, — продолжал Иеремия. — За это вы можете учить меня ирландскому. Кто знает, может быть, мои дороги когда-нибудь приведут меня в Ирландию!

На пути в королевскую капеллу находился двор. Аморе, как всегда, незаметно отстала, так как, будучи католичкой, не участвовала в англиканских богослужениях, а ходила на мессы в капеллу королевы в Сент-Джеймсский дворец. Карлу все равно было не до нее. Уже давно он не спускал глаз с Франс Стюарт, «красавицы Стюарт», как он называл ее, невинной молодой полудевушки-полуребенка из хорошей шотландской семьи, неумолимо отклонявшей все его домогательства, желая сохранить девственность до брака.

Аморе была не уверена, действительно ли король влюблен во Франс, или ему только так казалось, потому что она не давалась ему. Она только знала, что он страдает, и жалела его. Когда Карл приходил к ней, Аморе как могла старалась утешить его, и теперь он все чаше навещал ее только для того, чтобы поговорить с ней и отвлечься от своих огорчений.

— Вы удивительная женщина, моя милая Аморе, — как-то сказал король. — Никогда ничего не требуете. Единственная при дворе, кто ни разу ни о чем не попросил меня. Не терзаете меня ревностью и никогда не гоните. То, что вы довольны всем, прямо-таки пугает. Вы либо ангел, либо шпионка моего кузена Людовика. Должен же у вас быть какой-нибудь недостаток!

Аморе лукаво улыбнулась:

— Сир, почему вы прямо не скажете, что находите меня скучной?

Король подошел к ней и поцеловал в затылок.

— Как все же несправедлива судьба! — пылко сказал он. — Почему я влюблен не в вас? Вы так восхитительно несложны.

— Может быть, я слишком проста, сир. Часто хотят именно того, что недоступно.

— Возможно, — печально согласился Карл. — Но бывают мгновения, когда я искренне сожалею, что вы внушаете мне скорее дружеские, чем любовные чувства. Я хочу, чтобы вы были счастливы. Если вы хотите с кем-то вступить в брак, я не стану чинить вам никаких препятствий.

— Такого человека нет, сир.

— Вы знаете, я бы предпочел видеть вас замужем, особенно учитывая ваше положение, но не буду принуждать вас, мой милый друг. Вы всегда были моим талисманом. Когда мы спасались бегством от ищеек Кромвеля, вы в свои десять лет так страстно признали меня своим королем и так плакали, когда был распущен слух о моей смерти, что вдохнули в меня новое мужество. Кстати, как дела у вашего иезуита? Я прекрасно помню, как он, будучи еще полевым хирургом моей армии, лечил мои в кровь стертые ноги... как подделал рекомендательное письмо для вас и для себя, чтобы убежать из Англии. Любопытный человек! А может быть, вы влюблены в него, бедняжка?

— Нет, — улыбнулась Аморе. — Я действительно очень люблю его, но по-другому. Это мой самый лучший друг.

Возвращаясь в свои покои, Аморе еще раз прокручивала в голове разговор с королем. Она почувствовала облегчение, когда король перестал настаивать на ее замужестве. Его дружба делала Аморе свободной и независимой, и, поскольку у нее не было близких родственников в Англии, Карл оставался единственным, кто мог решать ее судьбу.

Придя в комнаты, Аморе позвала камеристку и велела ей достать серое платье горожанки и запереть драгоценности. Закутавшись в плащ и взяв маску, Аморе кивнула так же неприметно одетому слуге и вышла из Уайтхолла через кухню. Так ее примут за служанку, отправляющуюся по поручению какой-нибудь придворной дамы. Ей пришлось пройтись до Вестминстерской переправы, где она села в лодку до Блэкфрайарса — это по-прежнему был самый удобный способ передвижения по Лондону.

Когда в дверях появилась леди Сент-Клер, Ален как раз лечил одному бочару руку после несчастного случая. Удивившись, что она пришла так скоро, он, не отрываясь от работы, поздоровался с ней и сказал:

— Мистера Фоконе нет дома. Но поднимайтесь, вы ведь знаете дорогу.

Аморе улыбкой поблагодарила его. После первой стычки, когда она проверяла его, у них сложились прекрасные отношения. Ей нравился обаятельный и остроумный цирюльник. Когда ей приходилось ждать патера Блэкшо, он развлекал ее смешными историями. Ей также нравилось его вежливое, но без тени подобострастия обращение с ней. Он принадлежал к числу тех крепких лондонских буржуа, которые не очень уважали аристократию за распущенность и не боялись этого показывать.

Отослав, как обычно, слугу на кухню, Аморе поднялась по скрипучей лестнице на третий этаж и без стука вошла в комнату патера Блэкшо, полагая, что там никого нет. В удивлении она остановилась, встретив взгляд голубых глаз молодого ирландца, Он сидел за столом и при ее появлении смущенно обернулся. Аморе сняла маску и вместе с плащом положила ее на кровать.

— Я очень рада, что вы уже на ногах, мистер Мак-Матуна, — приветливо сказала она, подходя к нему.