Москва, я не люблю тебя - Сергей Минаев

Отмечаю движение у гардероба. Ленивым шагом, будто мусор идут выбрасывать, в зал проходят трое поджарых молодцев, оглядывают столы, персонал. Один возвращается к выходу, двое других остаются подпирать колонны.

Наконец заходит Рашпиль, весьма странно одетый. Лаковые туфли, подобные тем, что носят под смокинг, черные брюки и черный пиджак без лацканов, отделанный желтыми кистями. Что-то подобное я видел на фотографии то ли Мао, то ли барона Унгерна. Весь этот наряд резко контрастирует с простецким лицом Рашпиля.

Здороваемся. Рашпиль садится, отдает свой телефон охраннику, жестом показывает, что мне следует сделать то же самое.

— Слушают? — интересуюсь я.

— Да кто ж их знает, Вова! — Рашпиль лезет во внутренний карман пиджака, достает платок, сморкается. — Может, слушают, а может, и нет. Они же теперь на нанотехнологиях помешаны. Интернет, блоги, сайты, этот… как его? Который у каждого теперь…

— Твиттер, — подсказываю я.

— Во-во. Твитырь. Они теперь в нем и жрут, и срут, и модернизацией занимаются. Зайдешь в этот ваш интернет, а там… ебать. Заводы строятся, космические корабли взлетают, мосты, дороги, машины новые. Террористов стреляют, коррупционеров сажают. Ну, все только на фотографиях, конечно.

— Вы, Алексей Михайлович, какой-то политизированный стали. В курсе дискурса, так сказать.

— Да какой там! — отмахивается он. — Просто люди всякий стыд потеряли, про понятия я даже не говорю. Чиновники, к примеру, оборзели так, что прям бери «калаш» и клади всех поголовно. И главное — каждого есть за что. — Он наклоняется ко мне и говорит шепотом: — Скоро Царь-колокол и стул президента продадут, точно тебе говорю! Если еще не продали.

— Что-то на вас не похоже, — улыбаюсь я, — давно ли вас проблемы вороватых чиновников волнуют?

— Водки принеси, — командует он подскочившему официанту. — Будешь?

Отрицательно верчу головой.

— А, ну да. Ты же у нас эстет. Водку, как простые люди, не пьешь. Весь в отца. Значит водки, двести. Салат с крабами. Краб здесь проверенный, — кивает он в мою сторону, — два.

Официант приседает на корточки, чуть склоняет голову набок и начинает записывать.

— Суп, уха рыбная. Две воды без газа. Вов, что еще?

— Я подумаю.

— У нас исключительный дикий сибас, с легким мильфёй. — Официант мечтательно закатывает глаза.

— Ты можешь так ко мне не наклоняться?! — рявкает на него Рашпиль, официант вскакивает.

— Горячее позже закажем, — с нажимом говорю я, и мальчик отваливает.

— Не, ну что у халдеев за манеры стали, ты мне скажи? Садятся на корты, как чурки, голову тебе чуть ли не на колени кладут, как петушары. Кто их этому учит?

— Это теперь везде так, Алексей Михайлович. Создают интимную зону.

— Чё?

— Ну… обстановку доверия.

— У нас на лагере в Мордовии за такое доверие… Короче, это его путь.

— В смысле? — фраза про «его путь» в лексикон Рашпиля никогда не входила.

— Я чё начал говорить-то? — чешет он затылок.

— Страну продали, Алексей Михайлович. Подбираются к Царь-колоколу.

— В натуре, — соглашается Рашпиль. — Сегодня встречаюсь с одним хуем из мэрии. Знаешь, из таких… сто лет там сидят, уже туалетная бумага в сортире из золотой фольги, наверное. И дорого, и жопу уже не царапает, каменная потому что. Он мне говорит, родственник его где-то в Капотне, имеет мазу на нефтяном заводе. И наехали на этого родственника молодые азерботы. Как-то там его отжимают. Помоги, мол. Я звоню туда ментам, криминалу местному, навожу справки, дело не то чтобы плевое, но разруливаемое. Перезваниваю этому фраеру, говорю, что решу. Встречаемся.

— А он сам, из мэрии, родственнику помочь не может?

— Да хер его знает! Ты же в курсе, какие они там ссыкуны. Все бы чужими руками делать. В общем, описываю ему мазу, называю цену вопроса, триста косарей. Смотрю, он, гнида, затих. Смотрит на меня выжидающе. «В чем, говорю, дело-то? Работаем?» Да, говорит, но есть один нюанс.

— Какой же? — Я отпиваю воды, Рашпиль махом опрокидывает рюмку водки.

— Ты ему, говорит, родственнику моему, объявишь цену в пол-лимона. А мне, обратно, зашлешь триста.

— Чего? — Я подаюсь вперед.

— Вот и я говорю. Ты, говорю, совсем края не видишь? Я тебе объявил триста косых. А ты, сука, мало того что со своего родственника хочешь двести получить, так еще и меня на сотку продавить? Ну, говорит, как хочешь. Есть одни дагестанцы, они готовы за сто пятьдесят решить. Я тебе, по старой дружбе, полтинник накидываю. Типа тендар у меня.

— Тендер? — Я закуриваю. — А они теперь конкурс подрядчиков на все объявляют? И лес валить, и людей?

— Ты понимаешь, каков сучара?! Я так ему и говорю. Ты мне, вору, предлагаешь тебе взятку дать, пидорасина ты конченая? Совсем охуел на старости лет? Баксы зраки застят, людей не разбираешь?

— И чем закончилось столкновение двух миров?

— Отмудохал я его прямо в кабинете. Потом еще маляву пустил по своим, чтобы знали. Но я так чую, что напрасно. Раз он мне такое предложил, значит, не впервой. Говорю тебе, Вова, проебали мы страну. Разнесли Расею по гвоздю, и все. Каждый тащит и продает, что может. Работяга — болт, генерал — танк, поп — крест колокольный, мент — дубину. Ни законов нет, ни понятий. Когда это видано, чтобы чиновник государев с вора в законе откат торговал? Ладно! — Рашпиль махнул еще водки. — Говори, что там у тебя за душой?

Пока рассказываю историю с кейсом, Рашпиль все перебирает крупные каменные четки коричневого цвета, которые он достал из кожаного, сильно затертого временем мешочка, изредка что-то нашептывает себе под нос и кивает головой в такт моей речи. Выслушав, подзывает охранника, бубнит ему в ухо, тот достает блокнот, записывает и отходит.

— Ну, а на черта ты в это ввязался-то, Вова? Работаешь с кем попало, а вдруг они террористы? — выдыхает Рашпиль, когда я заканчиваю.

— Я помогаю людям, а выяснять, кто террорист, — компетенция других органов. Ничего личного, только бизнес. — Допиваю воду, ставлю стакан на стол и кляну себя за этот звонок, предвкушая целый час патетических воровских нотаций. — Вы, Алексей Михайлович, если помочь не можете, так и скажите. Я извинюсь, что отвлек вас от дел.

— Да! — Рашпиль запускает ложку в тарелку с ухой, несколько раз зачерпывает, подносит ко рту, медленно вливает. Задумчиво смотрит вдаль, потом снова черпает. — Да. Истинно так и получается. Пропал народ, и страна пропала. Вот и ты, Вова, туда же свалиться норовишь. А я ведь тебя о-о-от таким еще помню, — Рашпиль показывает мой размер расстоянием между большим и указательным пальцем. — Можно даже сказать, когда ты еще у бати своего с конца не упал, помню. А ты мне «ничего личного» говоришь. С чеченцами работаешь. Тебе что, денег не хватает?