Война - Евгений Шепельский

Боль схлынула, словно и не было ее. К счастью, мои покачивания, заминки, содрогания укладывались в поведение пьяного. Пока я мялся у стола, гвардейцы, ухнув, поставили на него сундук. Тяжко скрипнули ножки. Посол Армад откинул крышку, по кабинету запрыгали солнечные зайчики.

Скорее всего, специально, на верх сундука уложили особенно блестящие, новенькие монеты.

Гвардейцы вышли.

Взгляды послов царапали меня. Я выпрямился и погрузил обе руки в золото — по самые локти. Затем набрал две тяжелые горсти и, вынув, ссыпал золото обратно — алчно любуясь блеском. Монеты в глубинах сундука были куда более тусклыми, что вызвало улыбку. Значит, правильно я решил.

— Иногда… азартные игры окупаются щедро, — сказал-прошептал Армад.

Мне захотелось дать ему в сопелку.

БУМ!!!

Теперь уже я был готов и не подал виду, только икнул развязно и улыбнулся послам, продолжая перебирать монеты. Это были монеты Санкструма, где их послы раздобыли в таком количестве, интересно? Впрочем, не важно. Словно спохватившись, я схватил горсть монет и суетливо сунул в карман штанов. Затем набил второй карман и улыбнулся сквозь боль:

— Какая сладкая тяжесть, господа!

— Еще пятьдесят тысяч и охранная грамота будет привезены через восемь дней, — произнес Армад.

БУМ!!!

Пароксизм боли был таков, что у меня даже глаза заслезились. Невольно вспомнил брата Горишку, который угощал меня чем-то подобным у Ренквиста. Там, правда, боль была посильней.

Прекрасно. В своей алчности я врагов, надеюсь, убедил. Теперь — второй номер программы: мне нужно показать, что есть люди — и не только люди! — имеющие огромное влияние на мои решения, те, кому я обязан, те, кого я слушаю, и, что важнее — те, кого я обязан слушать.

— Все это очень хорошо, господа! — заметил я, когда боль ушла. И добавил драматическим шепотом: — Пятьдесят тысяч всего, как уже говорил, крайне мало! Мне нужно поделиться с ближним кругом, с теми, кто способствовал моему возвышению! — И показал взглядом на Блоджетта, как заправский заговорщик. — И иным… Иначе они не выпустят меня…. Понимаете?

Я старательно намекал, что являюсь пешкой в заговоре, о котором послы не слухом, ни духом. Что я — совершенно несамостоятельная фигура.

БУМ!!!

Зеленые с крапинками глаза без ресниц вцепились в меня яростно, чаровница смотрела открыто, с вызовом, выпятив нижнюю губу. Веки подрагивали.

Я рассеянно улыбнулся ей, дескать — ну, дамочка некая, пусть будет раз пришла, и произнес:

— Вот господин Блоджетт, извольте видеть… Он сегодня немного выпил со мной, но это не страшно… Он, он, только он занимается всеми текущими делами… Что там мне надо сделать, старый хрыч? Скажи им? Ик!

Хитрый лис отлип от простенка между окном и дверью, приблизился к столу чинно, покачнулся, как мы и уговаривались, пьяно, сказал непререкаемо и важно:

— Час скорби настал в Санкструме… Без особой нужды не покушаясь на власть Торнхелла, хочу сказать, что он обязан произвести за эти две недели важные церемонии, дабы не возникло ропота, подозрений, и всяческих брожений.

По лицам послов я видел, что ропот, подозрения и всяческие брожения — это именно то, на что они рассчитывали, однако они благоразумно молчали, слушали резоны, которые выдвигал старый секретарь.

— Моя фракция, — Блоджетт сделал упор на слове «моя», — фракция Великих готова принять власть Варвеста… Однако мы настаиваем на том, чтобы как следует завершить все нужные дела с Торнхеллом, в возвышение которого мы вложили столько… средств.

БУМ!!!

Теперь боль была существенно слабее, магичка переключилась на Блоджетта, и скрещение магий, стало быть, задело меня лишь по касательной.

— Какие же обязанности у господина Торнхелла перед Великими? — осторожно спросил Армад. Сакран стоял к секретарю вполоборота, глядел куда-то в пространство между мной и магичкой, видимо, на дверь, за которой притаилась Амара. Что — если сделает сейчас несколько шагов и распахнет ее настежь? Что мне делать? Наверное, я дам сигнал, и постараюсь оглушить или убить послов так, чтобы не услышали гвардейцы Храма в приемной. Затем…

Но Сакран к дверям не прошел.

Блоджетт улыбнулся рассеянно, жестом собственника захлопнул крышку сундука. Ответил:

— Торнхеллу надлежит похоронить своего отца… и братьев… и сестер со всеми надлежащими почестями, и так, как заповедано нашими предками. Достойно! — вскрикнул он истерично, будто на миг потеряв контроль над собой. — Пройти похоронным шествием по Норатору… Это разумеется! Присутствовать на поминальной панихиде… Это тоже разумеется! И навести порядок во дворце и Дироке… Прищучить некоторых… которым много воли дадено было при Экверисе Растаре!!! Много воли дадено!!! — заорал Блоджетт страстно, будто под алкоголем окончательно потерял контроль над собой.

Я заметил, что послы, сперва настороженные, расслабились. Переглянулись с усмешкой в уголках глаз. А, сказали их взгляды, да фракция Великих хочет руками Торнхелла свести старые счеты! Это не страшно. Это мелко и не опасно для Варвеста. Это можно позволить.

Они взглянули на меня. Можно позволить — это читалось в их взглядах.

— Да-да, — кивнул я рассеянно и снова распахнул крышку. — Грядут некие расправы… Мне недосуг этим заниматься… Кого на плаху, кого в Дирок на вечное… поселение… И прочие… вещи наименее существенные…

— Решение неких насущных вопросов, — подхватил секретарь. — Самых простейших, но давно назревших… Казни и заключения! И проведение нескольких важных церемоний и важных бесед с первыми людьми империи, дабы отречение было поддержано всеми фракциями. Со своей стороны, обещаю уже сейчас полную поддержку принцу Варвесту от фракции Великих!

Ад, приправленный золотом. Власть всегда была предметом торга.

— Что ж… — благодушно начал Армад, переглянувшись с Сакраном, но двери распахнулись, и в кабинет ворвался Шутейник. За ним следовал Фальк Брауби. Оба были по-настоящему и весьма основательно пьяны.

— Ну вот и золотишко! — взрыкнул Шутейник, и без промедления набил себе карманы кронами Санкструма. Затем начал горстями ссыпать деньги в принесенную суму.

Брауби поднял к свету одну крону, другую, попробовал на зуб, капнул на монетку, добытую из глубин сундука, каким-то реактивом, ухнул, как медведь, довольно.

— Чистое. Не порченое. Примесей нет! Мою долю отсчитаете сами!

Пока мои соратники ломали комедию, в голове бумкнуло дважды подряд — чаровница пыталась зондировать мозги гаера и алхимика, и меня зацепило лишь по касательной.

— А где еще пятьдесят? — прогудел Брауби тревожно. — Объем сего сундука… слишком мал, дабы в нем поместились сто тысяч кров!

— Через восемь дней, — ответил Сакран успокоительно. Внушительный вид алхимика не произвел на него решительно никакого впечатления. Посол смотрел на Брауби, скорее, как на большого ребенка, решившего поиграть во взрослого, столько скрытого превосходства было в его голосе, столько предубежденного презрения во взгляде…