Уровень опасности - Игорь Симонов

Когда началась война – стал солдатом, честно воевал – много убил. Тогда все было просто, все отдали, сердце отдали. Потом зимой в городе полузамерзший, полуголодный, с плохо заживающей простреленной ногой бессонными ночами понимал – войны выигрываются не количеством автоматов, не танками и даже не пролитой кровью. Войны вообще не выигрываются. Война рождается как новое существо, сначала маленькое, беспомощное, оно растет, мужает, спаривается с другим существом, и от них получается новая война, сперва, как и первая, крошечная и незаметная, питается кровавым молоком своей матери, и когда состарится и обессилит родившая ее война, то новая как раз и наберется сил. Потому что этот мир Аллах создал так, что в нем много противоречий и много денег, которые их питают, и много отважных воинов, которым нечего терять, но которым надо кормить семью, и так будет всегда, потому что такова воля Аллаха. И чем больше денег будет скапливаться у одних, тем больше будет отважных воинов, которым нечего терять. А наказал их Всевышний тем, что, отдав все деньги, забрал всю силу и лишил возможности воспроизводить себе подобных в нужном количестве. И тогда придут им на замену клоны, но это будут клоны самого слабого из поколений, и они не смогут противостоять отважным воинам Аллаха, которым нечего терять. Так закончится эта часть человеческой истории и начнется другая. Так закончится одна великая война и начнется другая, которую уже не суждено будет увидеть. Он солдат этой войны, и его задание – найти стрелка, отважного воина, которому нечего терять, но есть о ком заботиться. И надо, чтобы он был русским. Это ничего, у русских тоже бывают отважные воины».

Он вошел в дом и не разуваясь сел в кабинете на диван. После сырого свежего воздуха захотелось горячего чаю. Нажал кнопку вызова – появился помощник.

– Принеси чай, – сказал Ахмед. Помощник не уходил. – Что тебе? – спросил Ахмед.

– Ахмед, этот еврей девок привез. Говорит, ты просил. Говорит, рассчитаться надо.

– Ишь какой смелый – рассчитаться. И не боится? – заинтересованно спросил Ахмед.

– Боится, но говорит, ты обещал.

– Ладно, дай ему сколько просит. Хорошие девки?

– Хорошие, Ахмед, блондинки. Еврей говорит, модели.

– И сколько их?

– Четверо. Стоят, боятся. Одна уехать хочет.

– Вы там без дури. Не пугайте их. Пусть раздеваются и в бассейн идут. Принеси им там поесть и выпить.

Остался еще один телефонный звонок, и рабочий день Ахмеда можно было считать законченным.

Который уже год без устали хлещет над Россией нескончаемый нефтяной дождь, а все никак не может напоить своей влагой иссохшую землю, да не похоже, чтобы и через десять лет напоил. Такой нам климат рискованный достался – одно слово: резко континентальный.

Но Россия большая и города в ней разные. Так про всю страну в среднем говорить – это все равно что среднюю температуру по палате у больных мерить. В такой палате, где человек двенадцать лежат, да все с разными болезнями. «Не бывает уже таких палат на двенадцать человек, да еще и с разными болезнями», – скажете так, и спорить не буду. И я ведь о том же – вчера еще, можно сказать, были в областном городе такие больницы, а сегодня уже и нет – ремонт сделали, оборудование иностранное закупили, и главный врач хорошо смотрится на немецкой машине WV Touareg. Дождь ведь когда вот так, изо дня в день, идет, то ведь кому-то достается хоть глоток-другой сделать. Земля вокруг вся цистернами уставлена да банками, но и ведра тут же рядом, и кружки, и тарелки – кому что по чину полагается, а где ложка чайная или столовая не подложена, там и на землю капля упадет, и вот тебе радость – ремонт в больнице, и уж по телевизору по местному про это: губернатор в белом халате по палатам проходит, а то – смотря какой город – могут и по центральному телевидению показать, так, для сравнения, чтобы люди правду знали – у них в Америке школьник детей невинных опять пострелял, а у нас – больница новая.

Родной город Алексея каждый день по центральному телевидению не показывали, в первую десятку по стране он не входил, но и в последнюю тоже. ВА с Lufthansa регулярно в него не залетали, и самой большой гостиницей в городе была бывшая обкомовская, построенная еще при советской власти в начале восьмидесятых, то есть не быстро все изменялось, но город был не из последних. Например, если по образованию судить, по местному университету, так, может, один из первых. Это и было главной причиной того, что Алексей остался учиться в своем городе. Сказал ему тогда отец: «Закончишь университет, там решай. В Москву – так в Москву, в Питер – так в Питер, а то, может, останешься – будешь партнером…» Алексей любил отца, любил мать, любил сестру, любил свой город, а москвичей не то чтобы не любил, но так – в Москву не рвался. Бизнес у отца рос, жил Алексей в купленной отцом квартире, отдельно, девчонки проходу не давали, отдыхать ездил за границу – зимой на лыжах, летом на острова, то есть для своего города Алексей был парнем очень заметным.

И это было всего несколько месяцев назад. Было у него все, чего может пожелать человек с нормальной психикой и нормальной фантазией, и вот теперь от этого всего осталась мать, которая не может заснуть без таблеток, красавица сестра, которая не хочет оставаться с матерью дома, две квартиры – своя и родительская, родительская пока еще под арестом, но арест снимут – за отсутствием предмета или состава. И еще здоровье, которым Бог не обидел. Это в активе. В пассиве не на что жить, все нужно начинать с нуля. Все, во что отец вложил пятнадцать лет жизни, исчезло за месяц. Оборудование со складов вывезли и продали, как водится. Кредиторы деньги требуют, заказчики – оборудование. Народ разбежался. Нет веры в то, что можно добиться правды. Нет сил добиваться правды. Нет людей, на которых можно положиться. Все это, наверное, когда-нибудь можно вернуть. Не так все будет, как раньше, не так, как хотелось, – по-другому, но ведь жизнь вся и есть – потери, приобретения, осознание ошибок, исправление ошибок… Остановиться бы главному бухгалтеру на этом месте, может, и сошелся бы баланс, а так – прямой убыток. Не нужно было отца забирать, не нужно было с надорванным сердцем тащить на бессмысленный допрос. Погорячились. И теперь все не сходится. Уже третий месяц как похоронили, а не сходится. Когда со следователем разговаривали последний раз, ленивый такой, сука, раскормленный, лет тридцать, тот прямо сказал:

– Ты это, парень, адвоката уйми, а то не ровен час…

– Не ровен час – что?

– А что хочешь. Сам молодой, сестренка молодая, вон какая симпатичная… наркотиками не балуется? А то сейчас такая молодежь пошла…

В один прыжок мог достать суку и за десять секунд удушить. Если в кабинет никто не войдет, то и выйти можно было спокойно. А дальше что? Искать сразу начнут. Если уехать, то куда, а сестра с матерью? С ними что?

Вечером позвонил адвокату, спросил, какие шансы на успех жалобы. «Мало шансов, – был ответ, – но по-любому дело долгое. Если есть куда мать с сестрой увезти – увези. Продай квартиру свою – отправь их куда-нибудь. Не ровен час…» Вот этого он лучше бы не говорил. Трубку об стену – это только начало. Минуты три бушевал Алексей в своей квартире. Много чего переломал. Остановился, когда увидел, как на ковер большими каплями капает кровь. И первая мысль: «Сейчас же, блядь, пришьют, что замочил кого-то». Кого замочил, что? Так и до дурки недолго. Остановился, вытащил застрявшую между пальцами стеклянную крошку, промыл рану мирамистином, заклеил пластырем – был еще дома запас всего со старых времен. Весь вечер занимался уборкой квартиры – всего-то в одной комнате ярость разливал, а уборки на целый вечер, это при том что половину на выброс. Вечером позвонила сестра Настя на мобильный. «Что у тебя с телефоном?» – «Сломался». – «Леш, приезжай, я матери лекарства дала, но одна боюсь, приезжай и поесть привези чего-нибудь».