Парадиз-сити - Лоренцо Каркатерра

Свою мать Фелипе видел в последний раз, когда ему исполнилось двенадцать. Она познакомилась с Энрике, едва успев выйти из подросткового возраста, и почти сразу же забеременела. Их брак оказался настоящей катастрофой: каждый занимался только собой, цепляясь за дрянную низкооплачиваемую работу и предоставив маленького сына самому себе. Потом Фелипе так рассказывал своему другу о том дне, когда он в последний раз видел мать:

— Она лежала, распластавшись на спине. Ее глаза вращались в глазницах, как стеклянные шарики, а на губах пузырилась пена. В правой руке она сжимала трубку для курения крэка — так крепко, как будто это был выигрышный лотерейный билет. Она как будто куда–то уплывала. Там, в курильне опиума, я с ней и попрощался — в грязной комнате, набитой обдолбанными в мясо наркоманами.

— Она умерла? — спросил его друг.

— Для меня — да, — ответил Фелипе, пожав плечами. Он взрослел, и его голос ломался. — И для всех, кто знал ее раньше, наверное, тоже. Кроме, пожалуй, барыги, который толкал ей дурь. Эта жалкая жизнь была последним, что видели глаза моей мамы перед тем, как она околела от передоза.

* * *

Мужчина за стойкой насыпал в пластиковый стакан льда, налил колы и поставил его перед Фелипе.

— Запей–ка пирог, — сказал он мальчику, — а то икать начнешь.

— Знаешь что, Джоуи, я тебе не сиротка и не убогий, — гордо ответил Фелипе. — Если хочешь заняться благотворительностью, позвони в Красный Крест.

— Я ничего и никому не даю бесплатно, — возразил Джоуи. — Ты обязательно расплатишься со мной за эту колу, но не сейчас.

— Ну, тогда ладно, — великодушно согласился мальчик и протянул руку за стаканом с газировкой, — в следующий раз рассчитаемся.

— Ты в школе–то успеваешь? — поинтересовался Джоуи. — Этим святым братьям, поди, наплевать, где ты живешь — в особняке или в канализации, лишь бы в учебе не отставал.

— Без проблем. У меня только отличные оценки, — заявил Фелипе. — Ия никогда не отказываюсь от работы. Это позволяет мне торчать в библиотеке допоздна.

— Ты общаешься с дамой из социальной службы? Я тут недавно видел ее. Тебе от нее есть хоть какая польза или она просто болтает, чтобы получать свою еженедельную зарплату?

— Я ее к себе вообще не подпускаю, — сообщил Фелипе, впиваясь зубами в хрустящий край пиццы. — Она начинает догадываться, что у меня нет постоянного жилья. Если она уверится в этом, то меня отправят в детский дом, а я этого не хочу.

— А где, по ее мнению, ты живешь, на Плазе?

— В районе Бейчестера, в доме Джерри Боттена, — сказал Фелипе. — Помнишь такого? Старика, который потерял ногу на пирсе?

— Ага, он всегда требовал положить в пиццу побольше грибов и сыра, — кивнул Джоуи, вытирая поверхность прилавка влажной тряпкой. — Я помню всех своих постоянных клиентов. Он ведь помер два или три месяца назад, верно?

— Точно, — поддакнул Фелипе. — А теперь два его сына бодаются из–за этого дома. Никак не могут поделить. А пока они таскают друг друга за волосы, дом стоит в том же виде, в каком его оставил Джерри. Вот я и дал той тетке из социальной службы адрес этого дома. Я слышал, она приходила туда уже четыре или пять раз, разыскивая меня, но уходила, как свидетель Иеговы, несолоно хлебавши.

— А в школе она не пыталась тебя достать?

— Еще как пыталась! Приходила туда пару раз в надежде отловить меня во время перемены, но братья устроили ей дриблинг на манер Джейсона Кидда[10], и она вылетела вверх тормашками.

— И где же ты теперь? — осведомился Джоуи.

— Здесь, с тобой. Ем твою пиццу и пью твою колу.

— А откуда берешь деньги? — задал новый вопрос Джоуи, наклонившись вперед и опершись локтем о прилавок.

— Беру на гоп–стоп пиццерии, — широко улыбнулся Фелипе. — Беру в основном наличные и тертый сыр.

— Я тебя серьезно спрашиваю, — проговорил Джоуи, и в его голосе прозвучало искреннее беспокойство. — Ты ошиваешься на улице, а это не место для любого человека, не говоря уж о пятнадцатилетием парне, который к тому же учится в старших классах. Там с тобой может случиться что угодно. Можешь шутить, если тебе от этого легче, но на самом деле я не вижу повода смеяться.

— Я слишком взрослый, чтобы плакать, — сказал Фелипе и на шаг отступил от прилавка. Улыбки на его лице как не бывало. Это был стройный, гибкий, подвижный молодой человек — настоящий атлет, с красивым лицом и темными, широко расставленными глазами под густой шапкой угольно–черных волос. — И при этом слишком мал, чтобы не бояться. Но такие уж карты сдала мне судьба, и ими я должен играть. Остается только надеяться на лучшее и не опускать руки.

Фелипе великолепно играл в баскетбол и постоянно принимал участие в уличных баскетбольных поединках пять на пять человек. Шесть долларов выигрыша позволяли ему продержаться на плаву три, а то и четыре дня кряду. Он также состязался с бродягами и пропойцами в собирании пустых бутылок и алюминиевых банок на помойках, вдоль тротуаров и на пустынных аллеях. Однако целый день, посвященный этому неблагодарному занятию, приносил в самом лучшем случае лишь горстку никчемной мелочи.

Мальчик никогда не попрошайничал и не принимал подачки ни от святых братьев в школе, ни от своих многочисленных собратьев по уличной жизни, ни от профессиональных благодетелей из Армии Спасения.

— Я сам пробьюсь в этой жизни, — сказал он однажды брату Джозефу, преподававшему в школе историю Америки. Именно брат Джозеф убедил администрацию в том, чтобы повышение цен на обучение не распространялось на Фелипе, который иначе не смог бы окончить четырехлетний школьный курс. — Возможно, не таким образом, как того хотелось бы вам, но я это сделаю. Я не собираюсь болтаться на улице всю жизнь, чтобы рано или поздно меня нашли мертвым на решетке канализации.

— Выходит, ты воруешь, — сделал вывод брат Джозеф. Они находились в школьном спортзале — помещении размером с большой складе полом, размеченным белыми линиями под баскетбольную площадку. — Ты берешь чужое и присваиваешь его.

— Я вынужден делать это, святой брат, — ответил Фелипе. — Мне это нравится не больше, чем вам, но только так я могу выжить. И я никогда не ворую у тех, кто беднее меня.

— Беднее тебя нет никого, Фелипе, — сказал монах. — Даже у меня в карманах больше, чем у тебя.

— Вы сами сделали этот выбор, — возразил Фелипе. — Лично я никогда не хотел быть бедным.

— Одно преступление неизменно ведет к следующему, — проговорил брат Джозеф. — Сегодня ты воруешь еду, потому что голоден, а завтра совершишь вооруженный налет на банк. На моих глазах такое происходило со многими ребятами твоего возраста. Мне сейчас сорок два года, и я устал ходить на похороны и наблюдать, как в землю зарывают парней вдвое младше меня.