Величайшее благо - Оливия Мэннинг

и Хассолель тоже вышли.

— Вот видите, — сказала госпожа Хассолель. — Сейчас только половина пятого, а они возвращаются на работу. Какой румын начал бы работать до пяти?

Старшая дочь Дракера присоединились к тетушкам. Женщины сдвинули стулья поближе и уселись, разглаживая шелковые юбки по пухлым коленям пухлыми ручками, украшенными множеством колец. Все они разглядывали Гарриет, всем своим видом выражая, что, как бы она ни была хороша собой, их здесь гораздо больше. Своим спокойным, деловым видом они напоминали ей охотников в засаде.

— Она красивая, правда? — спросила дочка Дракера. — Как кинозвезда.

Поскольку мужчин в комнате не было, госпожа Флор достала из сумочки платиновый лорнет и внимательно осмотрела Гарриет.

— Сколько вам лет? — спросила она.

— Тридцать пять, — ответила Гарриет.

Женщины ахнули. Девочка хихикнула, прикрывшись ладошкой.

— Мы думали, вам двадцать, — сказала она.

Гарриет про себя подивилась, когда же они успели посовещаться и прийти к такому выводу. Госпожа Флор с озадаченным видом наклонилась, чтобы рассмотреть ее поближе, притворяясь, что поправляет что-то у себя на спине.

— Лея Блюм вышла замуж только в тридцать, — сказала госпожа Тейтельбаум примирительным тоном. — Мне говорили, что такое случается, когда женщина Занимается Карьерой.

Услышав о такой нелепости, все дружно залились смехом.

Гарриет повернулась к госпоже Флор, младшей из присутствующих, и спросила:

— Сколько вам лет?

Та вздрогнула.

— Здесь не принято, чтобы женщина сообщала свой возраст.

— В Англии не принято его спрашивать, — заметила Гарриет.

— Сколько детей вам хотелось бы завести? — спросила госпожа Хассолель.

— Мы подождем до конца войны.

— Будет слишком поздно.

— Почему же.

— Но сколько? Вы не думали над этим?

— Девять или десять.

— Так много? Вам пора начинать.

Гарриет рассмеялась, и госпожа Тейтельбаум, которая казалась добрее остальных, спросила:

— Вы же пошутили, верно? Вы гораздо моложе.

— Мне двадцать два, — сказала Гарриет. — На год меньше, чем Гаю.

— Вот как, — с облегчением и разочарованием сказали женщины.

Госпожа Хассолель позвала горничную и приказала ей что-то. Горничная принесла несколько баночек варенья из целых ягод.

— Всего одну ложечку, — с наслаждением пробормотала госпожа Тейтельбаум. — Я обожаю крыжовник.

— Мне в самом деле пора, — сказала Гарриет и начала подниматься, но женщины теснее сдвинулись вокруг нее.

— Нет-нет, — запротестовала госпожа Хассолель. — Нельзя уходить. Начинается «файвоклок».

В комнату въехала тележка, нагруженная бутербродами, пирожными, булочками с кремом и несколькими пирогами с яблоками, грушами и сливами.

Гарриет посмотрела в окно. Там снова шел дождь. Ветер сдувал потоки воды с мокрых деревьев. Госпожа Хассолель спокойно наблюдала за тем, как Гарриет вернулась на место.

9

В конце ноября в город пришел crivaţ, ледяной сибирский ветер, который дул прямиком в распахнутую пасть Молдавской равнины. Позже он принесет с собой снег, но пока что погода просто стала неуютной и угрожающей, и с каждым днем это ощущение росло.

На улицах было меньше народу. Некоторые покидали помещение только для того, чтобы торопливо сесть в автомобиль. Спрос на такси вырос. Нефтяные месторождения находились всего в тридцати милях от города, бензин был дешев, и таксисты брали за проезд меньше, чем в других столицах требовали за автобусный билет.

Кроме в того, в конце ноября появился и новый страх: Россия вторглась в Финляндию. Гай оставался тверд в своей вере, хотя знакомые готовы были винить его в предательстве Советского Союза. Они с Гарриет узнали о произошедшем в «Атенеуме», куда их отвел поужинать Кларенс. Покинув обеденный зал, они увидели, что главный холл готовят к приему. Все лампы горели, столы были уставлены цветами, а на полу расстилали красный ковер.

— Немцы, — сказал Гай, увидев первых гостей. Британцы и немцы в Бухаресте знали друг друга в лицо. Гарриет впервые по-настоящему встретилась с врагом. Гай и Кларенс показали ей нескольких важных представителей немецкого посольства. Все они были пышно наряжены, включая Герду Хоффман, коренастую женщину с соломенного цвета волосами, уложенными вокруг головы наподобие шарфа. Никто не знал, чем именно она занимается, но слухи нарекли ее величайшим агентом Германии.

Несколько немцев стояли отдельной группой. Увидев, что к ним приближаются трое молодых англичан, они стали теснее, чтобы англичанам пришлось разделиться и обойти их. Когда это произошло, немцы так и покатились со смеху. Гарриет поразило, что такие важные персоны могут вести себя так по-идиотски. Гай и Кларенс не удивились: подобное поведение казалось им типичным для немцев, прибывших в страну под эгидой Нового Порядка[32].

— Они тут не просто так собрались, — сказал Кларенс. — Интересно, что случилось. Давайте спросим в баре.

В баре они встретили Галпина, который рассказал им о вторжении в Финляндию.

— Это только начало, — сказал он. — Теперь Россия объявит нам войну, а потом они с немцами поделят Европу между собой. Что им помешает?

— Что угодно, — ответил Гай. — Уверен, что русские не будут принимать никаких преждевременных решений.

Галпин глядел на него с мрачной насмешкой.

— Вы думаете, что понимаете Россию, точно так же как римский папа думает, будто понимает Господа. Увидите. Немцы или русские будут здесь быстрее, чем вы скажете: «Восточная Польша».

Гай рассмеялся, но никто не поддержал его. Остальных охватило ощущение надвигающейся катастрофы.

На следующее утро Гарриет, раздираемая сомнениями, шагала по парку Чишмиджиу. В полдень ей предстоял осмотр квартиры. Если они решат снять ее, им придется внести трехмесячную оплату. Ей не хотелось рисковать деньгами.

— Не беспокойся, — сказал Гай. — Мы пробудем здесь не меньше года.

В промерзшем парке не было никого, кроме них. Когда они подошли к мосту, порыв ветра с озера швырнул им в лицо ледяные брызги фонтана. В поисках укрытия они свернули к клумбам, на которых еще виднелись последние лепестки хризантем, словно сделанные из бурого, истлевшего шелка. Белый павлин волок свой хвост по грязи. По аллеям парка вились сухие листья и голубиный пух. Дорожка изогнулась и вывела их к каштанам, за которыми располагался ресторан. Гай взял Гарриет под руку, но она не отреагировала. Он обещал пойти смотреть квартиру вместе с ней, после чего позабыл об этом и назначил на это время дополнительные занятия со студентом. Это обязательство оказалось для него более важным.

— Что же, мне одной говорить с хозяином? — спросила Гарриет.

— Что ты! — воскликнул Гай, довольный собой. — Я позвонил Софи, и она согласилась пойти с тобой.

Он считал, что всё устроилось как нельзя лучше: всем известно, что англичане беспомощны перед уловками румынских домовладельцев.

Гарриет так вовсе не считала. Пока они шагали по парку, Гай корил ее, что она не пользуется помощью Софи: ведь Софи была бы счастлива помочь ей, если бы Гарриет хоть раз попросила ее об этом! Софи так помогала ему, пока