Лабиринт смерти - Филип Киндред Дик

— Ладно, теперь будет незаконным, — сказал Грэм. — Я только что принял какой–то закон; сделайте там добавление. Нарезка протектора является преступлением. Она представляет опасность.

— Есть, господин Председатель Совета. — Барнс сделал пометку в своем блокноте, подумав при этом: «На нас вот–вот обрушатся инопланетные существа, и вот о чем думает Грэм — о нарезке протектора».

— Нельзя обходить вниманием мелкие вопросы, целиком сосредоточиваясь на более значительных, — указал Грэм, отвечая на мысль Барнса.

— Но в такое время, как сейчас…

— Немедленно позаботьтесь об официальном объявлении нарезки протектора судебно наказуемым проступком, — перебил Грэм. — Проследите, чтобы каждая стоянка подержанных скибов не позднее пятницы получила об этом письменное — подчеркните: письменное — уведомление.

— Почему бы нам не вынудить инопланетян приземлиться, — ядовито спросил Барнс, — чтобы потом этот человек так нарезал бы им протектор, что когда они собрались бы прокатиться, то их шины рванули бы к чертовой матери и все они погибли бы в результате этой аварии?

— Это напоминает мне один анекдот про англичан, — сказал Грэм. — Во время Второй мировой войны итальянское руководство было страшно обеспокоено — и не зря — высадкой англичан в Италии. Тогда было предложено, чтобы во всех отелях, где остановятся англичане, им назначали бы жутко завышенную цену. Англичане, ясное дело, были слишком воспитаны, чтобы выражать недовольство; им легче было уехать — и все они уехали из Италии. Слышали этот анекдот?

— Нет, — ответил Варне.

— Мы действительно оказались в дьявольски неприятном положении, — сказал Грэм. — Даже хотя мы и прикончили Кордона и вытряхнули типографию на Шестнадцатой авеню.

— Совершенно верно, господин Председатель Совета.

— Судя по всему, мы даже не сможем перехватать всех Низших Людей, а эти пришельцы могут оказаться вроде марсиан из «Войны миров» Г. Дж. Уэллса; в один прием они проглотят Швейцарию.

— Давайте оставим наши предположения на будущее, пока мы реально с ними не столкнемся, — предложил Варне.

Грэм уловил у него усталые мысли о долгом отдыхе… и одновременно понимание того, что для каждого из них не ожидается отдыха — как долгого, так и любого другого.

— Мне очень жаль, — произнес Грэм, отвечая на мысли Барнса.

— Вы тут ни при чем.

— Я должен подать в отставку, — угрюмо пробормотал Грэм.

— В пользу кого?

— Вы, двухпиковые, кого–нибудь подыщете. Типа вас.

— Это следовало бы обсудить на совете.

— Нет, — сказал Грэм. — Я не собираюсь подавать в отставку. И ни на каком заседании Совета это обсуждаться не будет.

Он уловил мимолетную, быстро подавленную мысль Барнса: «А может быть, и будет. Если тебе не удастся справиться с этими пришельцами — да еще и с внутренним восстанием».

Грэм подумал: «Они скорее убьют меня, чем уберут с этого поста. Придется им найти какой–нибудь способ меня прикончить. А прикончить телепата не так просто. Все же они, вероятно, ищут возможности», — решил Грэм.

Удовольствия от этой мысли он не испытывал.

Сознание вернулось, и Ник Эпплтон обнаружил себя растянувшимся на зеленом полу. Зеленый — цвет пидоров, государственной полиции. Он был в лагере ПДР для интернированных — вероятно, в каком–то промежуточном.

Подняв голову, он украдкой огляделся. Тридцать — сорок человек, многие с повязками, многие ранены и истекают кровью. «Похоже, я один из счастливчиков, — заключил он. — И Чарли — она должна быть где–то среди женщин, пронзительно визжа на своих захватчиков. Ох и устроит же она им побоище, — подумал он, — она отобьет им все яйца, когда они придут, чтобы перевезти ее в постоянный лагерь для перемещенных. Я–то, конечно, никогда уже ее не увижу, — решил он. — Она сияла как звезда; я любил ее. Пусть даже так недолго. Получилось, словно я заглянул за кулисы обыденной жизни и увидел, что мне нужно для счастья и как я нуждаюсь в этом счастье».

— У тебя случайно нет с собой никаких болеутоляющих? — спросил у Ника сидевший рядом парень. — У меня сломана нога — из–за этого черт знает какая пронзительная боль.

— К сожалению, нет, — ответил Ник и вернулся к своим мыслям.

— Не вешай носа, — сказал парень. — Не позволяй пидорам забраться к тебе вовнутрь. — Он хлопнул себя по макушке.

— Понимание того, что весь остаток жизни я могу провести в лагере для перемещенных на Луне или на юго–западе Юты, не слишком располагает к веселью, — саркастически отозвался Ник.

— Но ведь ты, — возразил парень с блаженной сияющей улыбкой, — слышал новости, что Провони возвращается, и с подмогой. — Глаза его загорелись, даже несмотря на боль в ноге. — Никаких лагерей для перемещенных больше не будет. «Пала завеса шатра — и небо свернется, как свиток».

— С тех пор, как это было написано, мы ждали две тысячи с лишним лет, — заметил Ник. — Но так ничего и не случилось. — «Еще и дня не прошло, как я Низший Человек, — подумал Ник, — и вот те на! Что из меня вышло».

Съежившийся поблизости длинный худой мужчина, над правым глазом которого зияла глубокая необработанная рана, спросил:

— Кто–нибудь из вас знает, успели они передать послание от Провони в какую–то другую типографию?

— Да, конечно. — В глазах золотоволосого парня вспыхнули вера и убежденность. — Они сразу все поняли; от наших операторов связи требовалось только щелкнуть переключателем. — Он лучезарно улыбнулся Нику и длинному худому мужчине. — Разве это не замечательно? — спросил он. — Все, даже вот это. — Он указал на их собратьев по плохо освещенной, неважно вентилируемой камере! — Это великолепно! Это прекрасно!

— Это тебя воодушевляет? — спросил Ник.

— Я не очень знаком с литературой предыдущих столетий, — ответил парень, с презрением отвергая анахронизм Ника. — С этим я могу жить! Все это — мое. Пока не приземлится Торс Провони. Он скоро приземлится, и небо…

Служащий полиции в штатском подошел к ним и полистал какую–то подшивку.

— Это ты заходил в 3XX24J? — спросил он у Ника.

— Меня зовут Ник Эпплтон, — ответил Ник.

— Для нас ты человек, заходивший в такую–то квартиру в определенное время определенного дня. Так ты 3XX24J или нет? — Ник кивнул. — Вставай и идем со мной, — приказал полицейский охранник и проворно зашагал к двери.

Ник с трудом сумел подняться, приняв какую–то уродливую стойку; в конце концов он присоединился к менту, со страхом думая о происходящем.

Пока мент отпирал дверь, используя сложную электронную колесную систему со стремительным вращением номеров, один из мужчин, сидевший на полу спиной к стене, сказал Нику:

— Удачи, браток.