Дочь есть дочь - Мэри Вестмакотт

– Он ненавидит меня и устроит так, что и ты меня возненавидишь, – не унималась Сэра, захлебываясь слезами и всхлипывая, – она с детства была склонна к истерии.

– Ну, ну, Сэра, успокойся, не говори глупостей.

Сделав Ричарду знак, она добавила:

– Мы поговорим позднее.

– Нет! – Ричард выставил вперед подбородок. – Только сейчас и только здесь! Нам надо прийти к определенному решению.

– О, прошу тебя, – проговорила Энн, прикладывая руку к виску, и села на тахту.

– И не вздумай говорить, что у тебя Солит голова, Энн! Вопрос стоит ребром: кто тебе важнее, я или Сэра.

– Такого вопроса нет и быть не может.

– Может. И ответить на него надо немедленно. – Я больше не в силах ждать.

Каждый звук громкого голоса Ричарда отдавался мучительной болью в натянутых до предела нервах Энн. Заседание комитета оказалось утомительным, она пришла усталая и сейчас с особой остротой почувствовала, что дальше так жить невозможно.

– Я не в состоянии разговаривать с тобой теперь, Ричард. Не могу, поверь мне. Сил моих больше нет.

– Говорю тебе, надо наконец прийти к решению. Или Сэра уйдет отсюда, или я.

По телу Сэры прошла судорога. Она подняла голову и взглянула на Ричарда.

– План мой совершенно разумен. Я изложил его Сэре.

И она не особенно возражала, пока не появилась ты.

– Я не уйду, – заявила Сэра.

– Доченька, милая, ты сможешь приходить ко мне, когда только тебе захочется.

Сэра порывисто повернулась к Энн и бросилась рядом с ней на тахту.

– Мама, мамочка! Ты ведь не выгонишь меня? Не выгонишь? Ты ведь моя мама.

Краска залила щеки Энн, и с неожиданной твердостью она сказала:

– Я не стану предлагать моей дочери уйти из дому, пока она сама этого не захочет.

– Она бы захотела, если бы не думала, что это будет мне на руку! завопил Ричард.

– Так только вы способны думать! – выкрикнула Сэра.

– Попридержите ваш язык! – запальчиво воскликнул Ричард.

Энн обеими руками обхватила голову.

– Я этого не вынесу, – сказала она. – Предупреждаю вас обоих – я этого не вынесу.

Сэра взмолилась:

– Мамочка!

Ричард сердито посмотрел на Энн.

– Это бесполезно, Энн. Головная боль тебе не поможет, тебе придется, черт побери, выбрать между нами двоими.

– Мамочка! – Сэра уже по-настоящему была вне себя, словно маленькая испуганная девочка, прижималась к матери. – Он старается настроить тебя против меня, но ты не поддавайся. О мама! Не поддавайся!

– У меня больше нет сил, – сказала Энн, сжимая голову руками. – Тебе, Ричард, лучше уйти.

– Что? – не поверил он своим ушам.

– Уйди, пожалуйста. Забудь меня. У нас с тобой ничего не выйдет.

– Да понимаешь ли ты, что говоришь? – мрачно спросил охваченный гневом Ричард.

– Мне нужен покой, – бесцветным голосом произнесла Энн. – Я больше не могу.

– Мамочка! – снова прошептала Сэра.

– Энн! – В голосе Ричарда звучала неподдельная боль.

– Не надо! – в отчаянии воскликнула Энн. – Не надо, Ричард! Все бесполезно.

Разъяренная Сэра повернулась к нему и по-детски закричала:

– Уходите! Вы нам не нужны, слышите? Не нужны!

На лице ее было написано торжество, которое могло бы показаться отвратительным, не будь оно таким наивным.

Но Ричард ее не видел. Глаза его были устремлены на Энн.

– Ты это серьезно? – тихо спросил он. – Имей в виду – обратно я не вернусь.

– Знаю… Не суждено, Ричард. Прощай, – еле выговорила Энн.

Он медленно вышел из комнаты.

– Мамочка! – всхлипнула Сэра, утыкаясь головой в колени матери.

Энн стала машинально поглаживать голову дочери, не отрывая, однако, глаз от дверей, куда только что вышел Ричард.

Секунду спустя яростно хлопнула квартирная дверь.

Энн охватило то же ощущение холода, какое она недавно испытала на вокзале Виктория, и чувство великого одиночества.

А Ричард в это время спустился по лестнице, вышел во двор, а оттуда на улицу.

Прочь из ее жизни.

Лора Уитстейбл, приникнув к окну автобуса авиакомпании, с жадностью вглядывалась в знакомые улицы Лондона. Она давно тут не была: работа в составе одной Королевской комиссии[14]требовала интересных, но продолжительных поездок по различным странам мира. Заключительная сессия, состоявшаяся в Соединенных Штатах, оказалась очень напряженной. Занятая по горло докладами, заседаниями, на которых она председательствовала, официальными завтраками и обедами, дейм Лора с трудом выкраивала время для общения с друзьями.

Но сейчас все позади. Она снова дома, но чемодан ее до отказа забит различными записями, статистическими таблицами, документами, требующими серьезной обработки и подготовки к печати, а следовательно, ей и здесь предстоят немалые труды.

Дейм Лору отличала необычайная жизнестойкость и редкая физическая выносливость. Работы она никакой не боялась и неизменно предпочитала ее ничегонеделанью, хотя, в отличие от многих, никогда этим не гордилась и даже, напротив, при случае признавалась, что ее чрезмерное трудолюбие следует рассматривать не как достоинство, а скорее как слабость. Ибо работа, утверждала она, и является одним из тех главных лазеек, куда человек ускользает от самого себя. А подлинной гармонии можно достигнуть лишь наедине с самим собой, живя тихо и скромно и никуда не стремясь.

Лора Уитстейбл была из тех женщин, которые не умеют делать два дела одновременно. Поэтому, уезжая, она никогда не писала друзьям пространных писем. Если она отсутствовала, то отсутствовала и телом и душой.

Исключение составляли лишь ее домашние служащие – им она считала своим долгом посылать красочные почтовые открытки, чтобы не обидеть. А друзья и близкие приятели привыкли к тому, что получали весточку от Лоры лишь в тот момент, когда ее низкий голос сообщал по телефону, что она приехала.

«Как хорошо дома», – думала Лора, уже позднее, оглядывая свою удобную и совершенно по-мужски обставленную гостиную и слушая вполуха меланхолически-бесстрастное повествование Бэссита о мелких домашних неприятностях, случившихся в ее отсутствие.