Синие Ключи. Книга 2. Время перемен - Наталья Майорова

– Опять все в карты проиграл, – не спрашивая, утвердила Юлия.

– Именно. – Лидия Федоровна наконец сумела тихо заплакать. – Что с нами будет? Мы погибнем!..

– Но ведь папа всегда играл, – напомнила Юлия.

– Раньше он проигрывал, что было, и мог остановиться, – всхлипнула Лидия Федоровна. – А теперь играет в долг… А я должна вести дом и все от всех скрывать. Такой стыд… Все же знают, что Борис один из самых модных и дорогих адвокатов Москвы, что он получает большие деньги, и… никто не может представить себе, что у нас штопаное белье и нет денег, чтобы заплатить в мясную и зеленную лавки. А он уже ничего не понимает. «Лидуся, почему мы так редко принимаем? – кривляясь и некрасиво шмыгая носом, передразнила она мужа. – Я же люблю гостей! И Юлии надо общаться с молодыми людьми, блистать…» Какой уж тут блеск… Это его испортили, я знаю. Я же помню: он был скромным, трудолюбивым, талантливым юношей. По ночам сидел, читал, готовился к процессам. А уж когда веселился – пел, танцевал, играл в шарады, всех тормошил… Мы жили небогато, но счастливо. Деньги и дурные друзья…

– Мама, никого нельзя испортить, если он сам не согласится, – возразила Юлия. – Папу никто не заставлял и не заставляет играть…

– Конечно, конечно, Юленька, – закивала Лидия Федоровна. – Он просто устоять не смог. Уставал очень, хотел отвлечься, расслабиться, а вина не мог пить – голова после болела. Умный, добрый, но слабый. Не устоял перед соблазном… Но как же нам-то теперь быть? Я ведь ночей не сплю, все о тебе думаю, Юленька. Я-то ладно, пожила уже, счастья свой кусок пусть маленький, но ухватила, тебя вот вырастила, умницу да красавицу… Но у тебя-то вся жизнь впереди… Ночами не сплю, извелась вся…

– Спи спокойно, мама! – огрызнулась Юлия. – Я как-нибудь сама о себе позабочусь.

– Да как же, объясни матери! – возвысила голос Лидия Федоровна. – Ты же не собираешься, как эта твоя стриженая подружка из гимназии… – Лидия Федоровна снова перевоплотилась и заговорила нарочито низким и грубым голосом: – «Приобрести профессию и самой, независимо от мужчины, зарабатывать себе на жизнь»?

– Если бы я видела в чем-то свое призвание или свой талант, я была бы рада пойти той же дорогой, что и Надя Коковцева, – подумав, серьезно сказала Юлия. – Хотя ее революционных взглядов я, конечно, не разделяю.

– О чем ты говоришь, Юленька! – всплеснула руками Лидия Федоровна. – С твоим-то происхождением и с твоей-то красотой! Надя Коковцева по сравнению с тобой просто серая мышь, а ее мать – вдова коллежского асессора. Отсюда все устремления! Что ей, бедной, еще остается… А вот тебе… Тебе нужна достойная партия, но я не вижу, чтобы ты… Давно, кстати, хотела с тобой поговорить: Надя Коковцева да юнцы Лиховцев с Кантакузиным – что за общество для тебя!

– Надя – моя подруга с первого класса гимназии, мы все делили, и теперь ради твоего снобства я не собираюсь от общения с нею отказываться. Алекс Кантакузин в меня влюблен, а Макс Лиховцев… что ж, он порою весьма забавен…

– Да не об этом же речь! – с досадой воскликнула Лидия Федоровна. – С этими мальчиками ты просто теряешь время. Отец Максимилиана с трудом сводит концы с концами, имение их заложено-перезаложено, мать пишет сказочки и продает их в детские журналы, а сам Максим, насколько я его видела, и вовсе питается звездным светом. Не спорю, он весьма мил. Не могу понять: как получилось, что в семье уездных дворянчиков вырос этот бездомный космический арлекин, одуванчик в красном домино…

– Ого! – воскликнула Юлия, едва ли не впервые с начала разговора внимательно взглянув на мать.

Лидия Федоровна кашлянула и снова сменила тон.

– Александр – нищий юнец, живущий в приживалах у самодура Осоргина. Даже если тебе и льстит его самозабвенная влюбленность, все равно нужно думать о настоящих претендентах. Ведь юность, увы, не вечна, а тебе уже двадцать. В мое время это для девушки считалось критическим возрастом. Либо в жены, либо в старые девы… Беда в том, что все в тебе видят богатую, во всяком случае, вполне обеспеченную невесту, а это вовсе не соответствует действительности.

– Мы можем перестать делать вид, что богаты, – предложила Юлия. – Отменить журфиксы по четвергам. Все равно это скучно…

– Нет-нет, что ты, Юленька! – в испуге воскликнула Лидия Федоровна. – Пока ты не выйдешь замуж, ни в коем случае! Но надо тщательно продумать наши планы…

– Князь в качестве зятя тебя устроит? – бесстрастно спросила Юлия.

– Что? Что ты говоришь?! – забеспокоилась Лидия Федоровна, но тускловатые глаза ее, выдавая, блеснули надеждой и предвкушением. – Какой князь?

– Самый настоящий, – пожала плечами Юленька. – Хотя и дурак дураком. На летнем балу Сережа Бартенев очень за мной ухаживал. И после мы ездили кататься в Сокольничью рощу…

– Почему ты не сказала мне?

– У тебя была мигрень. Я сказала папе.

– Он даже не счел нужным… Со мной никто не считается… – Платочек снова пошел в ход.

– Так я не поняла, мама, – холодно осведомилась Юлия. – Сережа еще больший сумасброд, чем Макс Лиховцев. Он годится или не годится?

– Юленька, ну ты же понимаешь, что в нашем положении…

– Боже мой, как все это… скучно! И противно! – воскликнула Юлия и вышла из комнаты.

Дневник Люши (вторая тетрадь)

Я чувствовала и знала, что все плохо и делается хуже с каждым днем, но не знала, кому и как сказать об этом и, главное, что сделать.

Осень стояла хрустально-прозрачная, в парке за несколько дней пожелтели и покраснели деревья, а озимые на полях ярко зеленели. В густо-лиловом небе четко выделялись летящие на юг утки, гуси и журавли – черные галочки на полях грустной осенней книги. Синяя Птица на холме распластала крылья и тянула голову-башенку к лохматому, низко катающемуся над полями солнцу, словно порывалась взлететь вслед за собратьями.

Однажды я из окна увидела на полевой дороге медленно бредущего с мольбертом бывшего торбеевского управляющего и ни капельки не удивилась. Я совсем не умею рисовать, но даже я понимала: все это просто просится на картину.

Степка в то лето рос быстро, как колос на поле. Из любых рукавов высовывались его плоские запястья с торчащими красными косточками, и это почему-то казалось мне почти невыносимым. Голос у него был каждый день другой, и он почти не мог петь песни, которые мы раньше пели вместе, сидя на холме над Удольем.

Я сижу на качелях, Степка качает. Вылезшая из рукава рука возле моей щеки. Я чувствую тепло. Он говорит своим изменчивым голосом, хмуро глядя в опавшие листья:

– Пусть бы твой отец плату за аренду снизил. Хотя бы до десяти рублев за десятину. И с новым торбеевским управляющим дела не вел. А не то как бы беды не случилось.