Кошмар с далекой планеты - Эдуард Веркин

– Мама!

Деревянский выдрал лезвие из двери и кинулся на меня. Не шагнул, именно бросился, бешено, с криком и слюнобрызганьем. Аврора распласталась по борту, Деревянский размахнул и ударил топором. Я отскочил, лезвие звякнуло в палубу, брызнули искры, художник завопил, выронил топор и уставился на свои руки. Отдачей долбануло, так и надо, теперь пальцы болеть будут, в домино не сыграешь.

Я не стал терять время зря, подхватил с пола погнутый ломик и треснул им Деревянского. Хотел попасть по плечу, сломать ключицу, это бы его немного охладило… Но попал в руку. То есть он подставил ладонь, перехватил лом и выдернул – мои-то мизинцы не очень хорошо работали, держали слабо. Деревянский поглядел на лом, поглядел на меня, запустил в меня ломом, как копьем.

Почти попал, если бы попал, насквозь бы прошило, а так лом ухнул в двигатель, тот ответил искрами. Разочаровавшись в подручных средствах, Деревянский решил разобраться со мной так, без затей, рявкнул и бросился в атаку.

И чего привязался, давил бы Аврору, а так все на меня, просто мешок я какой-то для битья, груша…

Деревянский кинулся удачно, во всяком случае, для меня. Ногами двигал не шустро, я приметился в живописцево колено, под коленную чашечку, если ударить удачно, то она вылетит, а если очень удачно, то еще и мениски порвутся…

Но мне не повезло. Сначала я так думал. Я поскользнулся. На растекшемся масле. Проехал по палубе, как на коньках, и прямо в ноги Деревянского, тот запнулся и рухнул на меня. Художник оказался на редкость костляв и угловат, что в очередной раз подтвердило мои опасения, нет, уже уверенность насчет МоБа. Инфекция практически мгновенно нарушала обмен веществ, искривляла кости, выворачивала суставы, человек становился похож на мешок, набитый пирамидами.

Теперь вот этот мешок свалился на меня и немедленно попытался разбить мне кадык ударом локтя. Я успел поставить блок и тут же правой ему в нос, сломал, но Деревянский, разумеется, ничего не почувствовал, сцепил руки в замок, воздел над головой и заорал, как старинный плюшевый Кинг-Конг из фильма тысяча девятьсот тридцать третьего, тупого и моего любимого. Я успел прикрыться, однако удар выдался хорошим, сознание выскочило и вернулось через несколько секунд, и не скажу, что возвращение случилось приятным – первым, что я увидел, были красно-желтые глаза.

В жизни я зажарил где-то семьсот с лишним яичниц и два раза натыкался на ведьмин глаз – это когда бьешь яйцом о бортик сковородки, а выскакивает кровавая в желтом блямба. Оба раза меня тошнило. И хотя я не ел ничего уже давно, меня все равно стошнило. Прямо на Деревянского. Реакция меня удивила. Обычно бешеные не замечают ничего, мозг у них совсем отключается, только искры летят, а этот отскочил. Отпрыгнул просто и принялся отряхиваться, видимо, эстетические рефлексы внезапно сработали, художник, что возьмешь.

Я сел. Катер раскачивало. Или меня раскачивало, не знаю, вертелось все. Аврора схватила меня за руку и поволокла куда-то. Потом бросила. Заорала мне в ухо, будто я контуженный какой-то:

– Шкаф! Шкаф!

Я повертел головой, но увидел только Деревянского, он уже направлялся к нам, опять с топором, опять с решительностью, из глаз текло красное. Жуткая картина.

– Шкаф! – снова завопила Аврора.

Увидел шкаф. Ящик даже, такой небольшой, стоящий вертикально, для инструментов, видимо. Я сразу понял, что это тупик, что это опасно, что совсем не следует в этот ящик лезть.

Но Аврора дернула меня за ноги, подтолкнула в лопатки, и я влетел в пахнущее железом пространство, вломился плечом в какую-то неприятную железину. Аврора тут же втиснулась за мной, хлопнула дверь, щелкнул замок, стало темно.

– Ну и?! – спросил прижатый я. – Что дальше?! Ты закрыла нас в этом ящике! Дальше что?!

– Я же хотела…

– Хотела! Он же снаружи открывается! Мы же сдохнем тут через десять минут!

Это я врал немного. Последние сто пятьдесят лет задохнуться нигде нельзя, быт омерзительно безопасен, все изготавливается по антизадыхательным технологиям, захочешь – не удушишься. Но Аврора наверняка этого не знала.

– Задохнемся! – повторил я для эффекта.

Задохнуться нельзя, гангрену получить – запросто – не пошевелиться. Конечно, я не особый жироносец, да и Аврора тоже, но пространства немного, меньше, чем в хорошем гробу.

– Задохнемся! Задохнемся! – Я с удовольствием ткнул Аврору несколько раз локтем, она только охала.

Хотел ее еще головой треснуть.

Бам!

По ящику ударили. Прямо над моей головой. Мощно. Образовалась маленькая четырехугольная дырка, в нее тут же побежал свет и пыль, красиво, как в кино опять же. Бам-бам, и еще несколько раз бам, ящик стал похож на дуршлаг, и почти сразу в дырки просунулись два пальца. Первое, что мне в голову заскочило – цапнуть этого гада как следует, но передумал – вряд ли у него пальцы стерильны. Аврора отличилась – нащупала плоскогубцы, и вражеские конечности прищемила.

Деревянский заорал, я отметил, что скорее не с болью, а с возмущением, – кто посмел нападать на его персты! И тут же опять за топор. С усердием, прям как кузнец по наковальне. С каждым разом мы с Авророй сжимались и скукоживались. Правда, света через дырки попадало все больше и больше, и я начал понемногу осматриваться в поисках какого-нибудь оружия. Стамески или там плашковерта, чтобы урон нанести, когда он до нас все-таки доберется. Но инструменты все были, как назло, несерьезные, скорее для микроработ, нежели для макро.

– Антон… – прошептала мне в ухо Аврора. – Антон… Да перестаньте же!!!

Не выдержала она.

Деревянский усилил натиск.

– Перестаньте! – уже умоляюще завыла Аврора. – Не надо! Хватит!

Еще чуть, и Аврора бы заплакала. Я этого перенести не мог и ткнул ее все-таки посильнее. Аврора захлебнулась.

Деревянский рявкнул и ударил особенно мощно, так, что над нашими головами образовалась дыра.

И тишина. Вдруг сделалось совершенно тихо, так, что я даже услышал реку. Воду. Тишина была долго, наверное, минуту. Через эту минуту мы услышали другое. Скрип. Такой, не знаю даже, никогда не слышал. Похоже… Ну, вот если бы олимпийский чемпион по борьбе взялся выжимать мокрые корабельные канаты. Страшно, мне стало страшно, а когда Деревянский завопил…

Это было уже слишком. Нечеловеческие совсем звуки. Рыки, всхлипы, стоны, рычание, все вместе. А потом Деревянский закричал. Так, что стало понятно – олимпийский чемпион по борьбе выжимает именно его. Кто-то скручивал художника, как мокрую тряпку.

Тихо.

Стало тихо, только наше дыхание и всхлипы Авроры.

Не знаю, сколько это продолжалось, мне надоело сидеть в скрюченном состоянии, и я велел Авроре попробовать пнуть дверцу. Она пнула и сразу стало ясно, что у нас появились еще проблемы. Дверца не открывалась. Аврора пинала еще и еще, раз за разом, бесполезно.