Возрожденная любовь - Мари Клармон

– В самом деле?

– Вы пытаетесь обвинить меня и моего сына в своей несостоятельности.

У Мэгги совершенно непроизвольно отвисла челюсть.

– Вы вообще наводили справки у моих прежних нанимателей?

Граф помедлил.

– Разумеется, наводил.

– Тогда вы должны быть в курсе, что мои методы, как правило, продуктивны. Несмотря на ваши сомнения, так будет и в этот раз.

Он побледнел.

– Я никогда не встречал подобной юной леди.

– Уверена, что нет, но учтите, милорд. Я не позволю на себя давить.

– А я не позволю, чтобы мой сын с воплями носился по дому.

Соблазнительной была идея попросить графа сдаться и разрешить ввести Пауэрзу небольшую дозу морфия. Но сейчас Маргарет не станет этого делать. Если бы стала, то последние сорок восемь часов его страданий были бы впустую.

– В таком случае, возможно, будет лучше, если мы с ним удалимся за город.

– Возможно, будет лучше, если вы займетесь своей работой, благодаря которой вам обеспечено безбедное существование.

У Мэгги напрягся позвоночник.

– Я знаю, вы любите сына и поэтому ведете себя столь импульсивно. Поэтому вы так отчаянно пытаетесь свалить на меня всю вину. Эти эмоции вполне объяснимы, милорд, но от них не будет никакой пользы.

– Эмоции? – отозвался он. – Я дошел до точки, а единственный человек, который, как я думал, может мне помочь, – его голос сорвался, – не делает ничего. Вы сидите там и держите его за руку, как чертова нянька.

Маргарет подавила желание дотронуться до него. Он должен пережить эти чувства.

– А как именно вы себе это представляли? – спросила она, желая, чтобы его страхи облеклись в слова.

– Больше! Как угодно. – Его слова превратились в стон. – Что угодно. Но больше никакого его безумного поведения.

– Это, к сожалению, естественный ход вещей…

– Позвольте мне высказаться совершенно ясно. Если я не начну видеть немедленные результаты выздоровления своего сына, у меня не будет выбора, кроме как аннулировать ваш брак, отозвать средства, переведенные на ваше имя, и отправить его под постоянную частную опеку людей, которые лучше знают, что надо делать.

От этого неожиданного заявления у Маргарет мурашки забегали по спине.

– Вы не можете так поступить.

– Не могу?

О боже. Он может. Разумеется, может. Если только она не переспит с Пауэрзом. Святые угодники, как быстро она становится отвратительным существом? Но как только Маргарет закрывала глаза, то видела брата, болтающегося в петле палача.

И ей все равно, кем ее это делает. Абсолютно. Она ни за что не позволит этому старому английскому мерзавцу одержать верх.

Джеймс свесил ноги с края постели и наслаждался каждым обжигающим толчком боли, пронзавшим его внутренности и жилы. Он это заслужил. Он заслужил намного худшего. По правде говоря, Пауэрз намеревался разыскать трость отца и предложить Мэгги отлупить его. Позже нужно придумать способ извиниться перед бедными лакеями. Он не думал, что молодые люди согласятся проломить ему череп. Мэгги, наоборот, сделает это с радостью.

Пальцы ног дотронулись до холодного пола, и Стенхоуп содрогнулся от удовольствия. Последние несколько часов ему казалось, что он очутился в печке.

Он осмотрелся и в очередной раз увидел Мэгги, молча сидевшую в тени со сложенными на коленях руками. Глаза цвета индиго внимательно следили за ним со странным выражением. Сколько времени она так тихо наблюдает? Всю проклятую ночь?

В окна лился дневной свет. Странный лондонский свет, замаранный дымом и облаками. Который теперь час? Он не сомневался, что его жена охраняла его часами, словно ангел мщения.

Виконт встретился с ней взглядом, позволяя тишине расшириться, поглотить их целиком, пока комната пульсирует от странного гипнотического напряжения между ними. Его сильная часть, та, которая понимала, что он находится на пути саморазрушения, отчаянно желала никогда больше не видеть Мэгги. Никогда не сталкиваться с тем, как он выглядит в ее бездонных глазах. Маргарет была зеркалом, в котором отражалась его настоящая, уродливая, сущность. Человек, одержимый разрушением. Было бы благородно отослать ее подальше.

Но Джеймс больше не благороден, и даже сейчас, после того как прошел через ад, ему нужно, чтобы она осталась. Осталась, пока он не сможет доказать, что им не управляют слабость и безумие. Это только вопрос времени, когда его сердце окончательно онемеет. И когда он больше не будет испытывать боль, пронзающую душу и сердце насквозь, он отпустит ее.

Пауэрз вцепился пальцами в постель, мечтая, чтобы Мэгги сказала хоть что-нибудь, чтобы нарушить это ужасное молчание, в котором он ощущал себя полностью уязвимым. Возможно, она полагает, что видела его в наихудшем состоянии. Если так, то она сильно ошибается. Джеймс резко откашлялся, заставляя себя взглянуть в лицо собственным дурным качествам и признать их.

– Прошу прощения за…

При взгляде на расплывшийся по ее скуле синяк у него сдавило горло.

«Вот дерьмо».

– Хотя наблюдать, как вы медленно поджариваетесь, очень приятно, вы ударили меня не нарочно.

Стенхоуп моргнул, пытаясь вспомнить, что же все-таки произошло. Все, что он помнил, это как она упала на пол в облаке черной материи. Но он понял, что это он повалил ее. Он почувствовал себя страшно виноватым. Джеймс совершил немыслимое: за всю свою жизнь он ни разу не ударил женщину, намеренно или нет.

Как до такого дошло? Когда он успел пасть так низко, что смог совершить поступок, на который искренне считал себя неспособным?

– Правда, – мягко сказала она. – Вы меня не били, Пауэрз. Это вышло случайно.

– Не надо мне врать. – Каждое произнесенное слово приносило острую режущую боль. Он заслужил ее упреки, поток гнева.

– Я бы не стала этого делать. Вы сильно приложили юного Чарлза. Пришлось позвать костоправа. Три шва и отличный высокогорный стейк. – Маргарет наклонилось вперед, выражение лица не было сочувственным, но, как всегда, не порицающим. – Вы вели себя как настоящий осел, но еще вы сказали кое-что весьма любопытное.

Сердце заколотилось чаще. Воздух неожиданно застрял в горле.

– Правда?

– Угу. – Она кивнула, огненные волосы блеснули в неярком свете, словно маяк. – Про вашу дочь.

Джейн. У Джеймса сжались челюсти от потока эмоций, угрожавших вырваться наружу. Хорошо знакомое чувство поражения. Он подвел свою малышку, и она заплатила за его беспомощность своей хрупкой жизнью.

– Я не хочу говорить об этом.

Ирландка вздохнула.

– Понятно.