Анакир - Танит Ли

Цвет светлого двора Сузамуна собрался не в обеденном зале, а в одном из боковых покоев с расписанными стенами. Зрелище было вполне обычным — бродили слуги, королевские приспешники небрежно взирали на окружающее, прихорашивались или хмурились. У фонтана двое советников обсуждали столь легкомысленную тему, как гонки колесниц в Иоли. Кесар кивнул им, они поклонились. Рядом с королем стояли его братья — Уль и еще один, сводный, со шрамом на лице, тоже из числа фаворитов. Однако что-то было не так, и в следующий миг Кесар понял, что именно — не слышалось громкой музыки, которая доставляла такое удовольствие шансарскому двору.

— Иди сюда, Кесар! — внезапно крикнул Сузамун через всю комнату.

Его тон казался доброжелательным, как и все время после вызова из Ксаи. Обычное прежде обращение «висская собака» больше не употреблялось. Но сейчас в оклике короля имелся другой оттенок. В его голосе звучала глубина, какая бывает у жреца, произносящего слова священного ритуала.

Кесар направился вперед. Он выглядел невозмутимым, однако его настороженность возросла до немыслимых пределов.

Он был еще шагах в тридцати от короля, когда Сузамун опять заговорил в необычном тоне:

— Кесар, сегодня я получил плохие новости. Очень плохие.

В мозгу Кесара мелькнуло предположение, что его посланец встретился по дороге с секретным гонцом короля. То есть Вал-Нардия уже получила приглашение ко двору и отказалась от него, и теперь речь идет о доверии к нему, Кесару — обвинение, замаскированное сожалением, возможно, вежливый приказ уговорить сестру вернуться.

Теперь Сузамун сам шагнул навстречу ему. Его лицо прорезали морщины, на нем не читалось ничего, кроме оцепенения. Толпа в покоях затихла, превратившись в глаза и уши.

— Очень плохие новости, — снова повторил Сузамун. Кесар замер в ожидании.

— Я скорблю, слыша это, мой повелитель.

— О да. Увы, у тебя есть несомненный повод для скорби. Не прошло и двух часов, как из Анкабека доставили эту весть. Твоей сестры... — королевский голос дрогнул, в нем послышалось колебание. Кесар продолжал ждать. — Твоей сестры, принцессы Вал-Нардии, больше нет в живых.

Те, кто стоял ближе к принцу, увидели, как все краски исчезли с его лица, точно порыв ветра загасил светильник. Но и только. Он не произнес ничего. Король подошел к нему и взял за руку в знак соболезнования. По комнате из конца в конец пронесся шепоток, и вновь стало тихо.

— Мне претит еще больше отягощать твою потерю, однако я обязан это сделать, — громко произнес король. — Вал-Нардия повесилась. И еще... она ждала ребенка. Она убила себя и его. Одна богиня знает, что заставило ее пойти на такое.

Разумеется, они говорили по-шансарски. Но теперь Кесару показалось, что он никогда не знал этого языка — фразы долетали до него без всякого смысла. Комната наполнилась туманом, пол ушел у него из-под ног. Так вот откуда явилось ощущение пустоты, гибели нерва, вот что вызвало ночной кошмар в Ксаи...

Он словно утратил контроль над своим сознанием, и сквозь него одно за другим поплыли видения: маленькая девочка смеется; юная девушка поет, краснеет от смущения, расчесывает волосы; молодая женщина обнимает его и прижимается своими губами к его губам.

Наверное, можно уйти отсюда... Нет, невозможно. Обманчивый туман предательски полон народа. Враг в волнении сжимает его руку. Действо продолжается. Сейчас надо выказать страдание, приличествующее случаю — и ничего более.

Она повесилась. Вал-Нардия убила себя. И ребенок, их... его ребенок...

Наверное, его руки похолодели, словно он сам уже был мертв. Сузамун не мог не ощутить этот холод, ибо все еще сжимал ладонь принца. Но, по крайней мере, ладонь эта была тверда и не дрожала.

Кесар ответил на пожатие королевской руки.

— Мой повелитель, — произнес он. Голос его был выразительным, хотя и приглушенным, словно был специально поставлен для сцены. — Вы проявили слишком большую заботу, взяв на себя труд лично донести до меня эту весть. Я недостоен вашей доброты. Что до моей сестры, то я ничего не знал о ребенке и не берусь судить, почему она сделала это с собой. Богиня забрала ее к себе. Сейчас Вал-Нардия с Ней, в Ее всезнающих и прощающих руках. Моя печаль иссякнет лишь вместе с моей жизнью. Едва ли можно выразить, мой повелитель, насколько поддерживают меня в этот миг ваши утешения.

В тумане вокруг принца перешептывались на его счет. Он даже смог улыбнуться. Сузамун выпустил его руку, но их взгляды оставались скрещенными, и Кесар знал, что его глаза кричат громче, чем лицемерие короля. Что ж, пусть Сузамун читает в его взгляде все, что ему вздумается. Скоро это перестанет иметь значение.

Она пронеслась по воздуху, словно музыка, ее светлые одежды и кроваво-красные волосы отражались в полированном полу. Она летела с цветами, ей было десять лет, ее маленькая грудь едва проступала под платьем, за руку она тащила куклу. «Кесар, где ты? Я не могла найти тебя».

Вал-Нардия...

Он пил вино с этими людьми и отправился с ними к столу. Он даже ел вместе с ними. Он разговаривал с ними на отвлеченные темы. Эти люди выражали сочувствие его потере. Они произносили соболезнования, превозносили ее красоту, и он благодарил их с огромной учтивостью.

Ему хотелось растерзать их на куски, содрать кожу, раздробить кости.

Не будет ничего странного, если король отпустит его немного раньше — но не слишком рано. Она была всего-навсего женщина, даже не его жена или мать, много меньше, чем друг, отец, брат, сын... Хотя, возможно, он потерял и сына тоже, но этого им знать уж точно не следовало.

Выждав подобающее время, он испросил позволения уйти и покинул королевские покои.

За два часа до рассвета Рэм оказался у дверей новых покоев принца. Показав двоим часовым-Седьмым бумагу с подписью Кесара, он вошел. Рэм слишком много времени провел в седле, а не спал еще дольше. Он не сомневался в том, что прибыл слишком поздно, хотя изо всех сил пытался двигаться быстрее.

Оказавшись в первой комнате, он огляделся. Светильники все еще горели на своих подставках. К стене прижималась девушка из Ксаи, Беринда, ее телячьи глаза были полны неизъяснимого страдания. Она ничего не сказала. Рэм подошел к внутренней двери и постучал. В ответ не донеслось ни звука. Тогда Рэм распахнул дверь и вошел в спальню.

Здесь не горели светильники, лишь слабый свет луны проникал через окно. Напротив окна был отчетливо виден стройный мужественный силуэт Кесара.

— Мой лорд, это я, Рэм.

— Я знаю, что Рэм. Будь ты кем-то другим, ты не прошел бы мимо часовых. Они не спят. Никто из вас не спит после порки, — голос его звучал ровно и спокойно.

— Мой лорд, я пытался добраться до вас прежде, чем король...

— Нисколько не сомневаюсь.

Повисла пауза. Потом Кесар спросил:

— Где ее похоронили?