Принц Модильяни - Анджело Лонгони

Моя мать смотрит на меня полными слез глазами.

– Он принял лекарства… снотворное.

– Ну и что?

– У него были долги.

Маргерита в нервном возбуждении поднимается с дивана и опрокидывает вазочку с цветами, вода проливается на стол. Мама встает и вытирает глянцевую поверхность дерева платком, уже и так мокрым от слез. Маргерита вне себя, она бессмысленно передвигается, как будто хочет поругаться с душой дяди Амедео.

– Почему? Почему это произошло? Что мы ему сделали? Как можно быть таким эгоистичным?

– Маргерита, успокойся.

– Ты не понимаешь? Мы остались одни. Одни!

– Мы не одни. У нас есть твои братья.

– Но у них семьи, они должны думать о женах и детях.

– Подумают и о нас тоже.

– Он был одиноким, его не связывали обязательства. Мы были его семьей.

– Он оставил нам то, что мог.

На этих словах я вмешиваюсь в разговор, чтобы получить объяснение:

– Что это означает?

– Он оставил нам деньги.

– Нам?

– Да. Несмотря на финансовый крах, он отложил деньги. Небольшое наследство. Для тебя и для нас.

– И для меня тоже?

– Да.

После такой сцены в исполнении моей сестры я инстинктивно отказываюсь от наследства.

– Возьмите все себе. Мне ничего не нужно.

– Амедео, об этом не может быть и речи…

Сестра тотчас вмешивается, перебивая маму:

– Почему «об этом не может быть и речи»? Зачем ему деньги? Нам всем надо на что-то жить.

– Я хочу исполнить желание своего брата.

– Твой брат умер.

– Он оставил деньги Дедо, и тот распорядится ими так, как захочет.

– А мы?

– Мы будет тратить то, что он оставил нам.

Маргерита ослеплена гневом и страхом.

– Знаешь, на что он их потратит? На путешествия, женщин…

– Перестань!

Мама подходит к ней в ярости – кажется, сейчас даст ей пощечину, – но сдерживается. Однако Маргерита не успокаивается:

– Почему в этой семье никогда нельзя говорить о Дедо? Бедняжка, о нем не следует говорить, потому что он страдал. Посмотри на него! Он кажется тебе страдающим? Он прекрасно себя чувствует, он стал мужчиной, у него полно сил… Ничто не мешает ему пойти работать.

Тишина. Никто не двигается. Маргерита произнесла слово, которое всех смущает, включая меня: работа. Я не знаю, как объяснить, что время, которое я трачу на изучение искусства, – это единственно возможный способ превратить мое увлечение в работу.

– Так я хочу работать.

Она ошеломленно смотрит на меня.

– Ах да? И с каких это пор?

– Я хочу заниматься своей работой.

– У тебя нет «твоей» работы. Ты ненавидишь обязанности, обязательства, ответственность, ты не хочешь гарантий в жизни, не думаешь о браке, детях, стабильности. Любой идиот так может жить. Придешь работать в нашу школу?

Я не отвечаю.

– Или эта работа недостаточно художественная?

– Я ищу свой путь.

– В твоем возрасте путь уже находят, а не ищут.

Мама выступает в мою защиту:

– Маргерита, если бы ты пыталась реализовать свою мечту, я бы постаралась тебе помочь.

– Какая неудача: у меня нет мечты. Я настоящая идиотка, которая думает, что работа – все еще единственный способ наполнить жизнь.

– Какая работа?

– Любая работа.

– Я не хочу заниматься любой работой.

– Как удобно! Но теперь все кончено. Не знаю, правда, понял ли ты это. Кто тебе даст денег, чтобы ты делал вид, что изучаешь искусство?

– Я не делаю вид.

– Тогда покажи мне свою картину.

Я не знаю, что ответить.

– Ты их все продал? Значит, ты разбогател.

– Нет, не продал, и я не разбогател. Я еще не знаю, кем хочу стать – художником или скульптором.

– Скульптором? Это новость. И где же твои скульптуры, которые ты создал в Венеции? В чемодане?

– Хватит!

Моя мать хочет положить конец этому подстрекательству, потому что чувствует, что я не намерен более позволять Маргерите обращаться со мной как с тупым и избалованным младшим братом. Моя сестра, напротив, не собирается останавливаться.

– Хватит? Почему же? Мы все должны чем-то пожертвовать, и он тоже. Больше нет его мецената, ясно?

Моя мать перестает плакать, и ее боль от смерти брата постепенно перерастает в гнев.

– Маргерита, я не позволяю тебе продолжать в таком тоне.

Я не хочу, чтобы у мамы была еще одна причина для страданий. Но Маргерита – безудержная фурия.

– Он не работает и учится, потому что строит иллюзии, будто ему будут платить за то, что ему нравится делать!

Я обдумываю слова моей сестры и полагаю, что они не лишены смысла.

– Нужно сделать так, чтобы работа была игрой. Искусство это позволяет.

– Вот видишь? Я не ошибаюсь. Ему нет дела до денег, он лишь хочет удовлетворить свои прихоти.

– Дедо был болен.

– Поэтому прихоти допустимы? Надеюсь, что в дальнейшем у него будет прекрасное здоровье, так у него появятся обязательства и ответственность, как у всех.

После этих слов Маргерита разворачивается и уходит, хлопнув дверью гостиной. Мы с мамой молча смотрим друг на друга.

– Дедо, не принимай ее слова близко к сердцу; она в отчаянии.

Каррара – знаменитый центр по добыче и обработке мрамора близ Ливорно. Мраморные карьеры Апуанских Альп – самое большое в мире месторождение мрамора. Его здесь добывают на протяжении тысячелетий, древние римляне построили из него вечный город и создали статуи и памятники по всей империи, используя этот материал. Каррарский мрамор всегда пользовался самым большим спросом у архитекторов и скульпторов – Донателло, Микеланджело, Бернини покупали именно его. Микеланджело даже приезжал сюда, чтобы лично выбрать камень для своих работ.

Я здесь впервые. Мне сложно держать глаза открытыми: свет ослепляет. Нет слов, чтобы описать этот свет, исходящий от горы, иссеченной ступенями. Природа и человек вместе способствовали созданию этих нереальных форм. Необъятные геометрические конструкции, словно огромные дворцы, врезаются одна в другую.

В прожилки мрамора вставлены металлические рычаги и деревянные клинья: пропитанные водой, они набухают, увеличиваются в объеме и тем самым создают давление, нужное, чтобы отделить глыбы поменьше. Время от времени раздается гром – это взрывают породу выше, в нескольких сотнях метрах от меня.