Алмазный Меч, Деревянный Меч. Том 2 - Ник Перумов

Задыхаясь, Тави упала наземь, торопясь сплести отсекающее боль заклятье, – она понимала, что ранена, и ранена серьезно. И понимала также, что если позволит себе «прилечь и отдохнуть», то скорее всего проснется уже в руках волшебников Арка.

Шатаясь и припадая на обе ноги сразу, она пустилась бежать. Тави понимала, что ей лучше умереть от усталости, до предела напрягая посредством магии и сердце, и мышцы, и легкие, чем угодить в плен. Она лучше многих знала, как Радуга умеет мстить за своих.

* * *

Моя рука механически ползет по чистому желтоватому листу тонко выделанной кожи. Несмотря ни на что, я продолжаю свою хронику. Когда-нибудь, верю я, найдется маг, мудрый достаточно, чтобы расшифровать тот язык, на котором я пишу, язык, звучавший в стенах Замка Всех Древних задолго до падения этой твердыни. Тогда ему пригодятся эти заметки, заметки о том, как весь мир внезапно оказался на грани полного уничтожения и отнюдь не потому, что нашелся очередной Темный Властелин, одержимый подобной идеей. – Нет, угроза возникла как бы из ничего, из стечения множества обстоятельств и из наложения множества Сил.

Козлоногая тварь, с которой я схватился в подземельях Хребта Скелетов, оказалась далеко не единственным неприятным гостем наших пределов. За ним последовали иные. Точно мясные мухи, привлеченные запахом гнили, твари слетались к агонизирующему Мельину, наслаждаясь эманациями людских страданий и смерти. Подобный способ добычи пропитания существами из демонических бездн отнюдь не есть что-то странное или удивительное; странным было то, что я не понимал ни откуда появились тут эти существа, ни чего они, собственно говоря, добиваются.

Их «козлоногий» облик оказался маской. Я ожидал чего-то подобного, но никогда не мог даже предположить, что действительная их природа окажется настолько отвратительна моему не слишком отличному от человеческого взгляду.

Я увидел этих тварей в действии, и открывшееся мне едва ли могло порадовать. Я оказался невольным свидетелем того, как полдюжины этих существ захватили в плен волшебницу, судя по всему – гостью из Долины; а надо знать этот магический анклав, свободное владение прирожденных волшебников среди и вне миров, чтобы отнестись к захватчикам как к более чем серьезным противникам.

Но этого мало. Твари из тьмы, в конце концов, пока держались не на виду, предпочитая действовать чужими руками, а вот второй полюс Силы…

…Помню, что меня сморил короткий сон, когда это случилось. А потом в него ворвалось яростное пение десятков тысяч голосов, тучи рассеивались, из-за них рвались неистовые, гневные лучи света. Это напомнило мне... нечто из моего прошлого, которое я бы искренне хотел навсегда забыть.

Я увидел крошечную фигурку девушки, той самой, которую я спас от козлоногой твари. И видел склонившуюся над ней исполинскую фигуру, облаченную в золото и багрянец, с осиянным челом; от нее веяло холодной, строгой Силой, и все-таки здесь она была слабее многих и многих магов. Не более чем посланец иных иерархий, подумал я. Для пришельца не оказались преградой каменные толщи гор; странными нитями, нитями ужаса и боли, он был привязан к ней, к этой маленькой волшебнице, хотел бы я познакомиться с ее учителем, ведь это должен был быть могучий маг, и притом не из числа чародеев Радуги.

Посланец говорил – я видел лишь беззвучные отражения его слов. Он обращался не ко мне – и вся моя Сила не могла пробиться к смыслу его речений. Но и увиденного мне показалось достаточно.

Пророчества редко выглядят благоприятными; как правило, они предвещают лишь горе и бедствия. Этот посланец не оказался исключением. Правда, возвещал он приход таких иерархий, что даже мне стало не по себе. Откуда-то из совершенно иного измерения двигались они, эти силы, полные стремления судить и карать по своему усмотрению.

И это показалось мне в тот миг страшнее всех и всяческих козлоногих вместе взятых.

Девушка-Дану, которую я совсем недавно вывел из-под надвигавшегося Смертного Ливня, исчезла из моего взора – несмотря на внезапно и необъяснимо прекратившийся Ливень. В свое время я занялся бы этим и только этим; однако сейчас, после всего того, что я увидел и узнал, Ливень казался ничего или почти ничего не значащей мелочью.

И что я мог сделать, уже нарушив один раз установления Заточившего меня? Послать к воронам все и всяческие запреты – но кто знает, чем это обернется, быть может, происходящее как раз и есть следствие моих опрометчивых поступков?

…Я писал. Потом я займусь делом. Я вызову духов, я буду говорить с ними, я буду пытаться отыскать ответы на путях высокого волшебства – и все это лишь для того, чтобы заглушить свой собственный неотвязный страх…

* * *

Когорта Аврамия отходила в полном порядке, уступая напору разбушевавшегося пламени. Нечего было и пытаться что-то гасить – остановить огонь можно только на рубеже старой стены, что окружала Белый Город. Сложенная из камня, высокая и толстая, она едва ли так просто поддастся огню.

– Подтянись! Щиты плотнее! – то и дело слышались крики центурионов.

Пропитанный дымом, нестерпимо горячий воздух, черный ураган дыма за спинами; подхваченные вихрем, летят пылающие головни. Тут и там рушатся прогоревшие остовы домов; Мельин корчится в огненной агонии. К утру – знал Аврамий – от Черного Города не останется почти ничего.

Вместе с легионерами уходили и мельинцы – все, кому повезло вырваться из огненной западни, кого миновали зубы Нечисти и не задели боевые заклятья магов. Даже бывалые ветераны скрипели зубами, глядя на отчаяние матерей, чьи дети остались в пылающих руинах, или на черную ярость отцов, чьи сыновья и дочери умирали от яда подземных тварей.

И все как один проклинали магов.

Кожевенных ворот больше не существовало, когорта прошла свободно. До Белого Города огонь пока не добрался, пожары, что вспыхнули здесь, удалось сдержать, не дать им распространиться повсюду. Да и дома здесь были по большей части каменные.

Аврамий первым делом отправил гонцов с одним простым заданием – отыскать Императора и две его когорты, с которыми тот остался штурмовать подворья магов в Белом Городе. Когорта, конечно же, не остановилась – Аврамий слишком хорошо помнил судьбу Кожевенных ворот. Легат уводил своих солдат прибившихся к ним мельинских повстанцев в глубь Белого Города.

Улицы здесь тоже были полны народа. Легионеров то и дело окликали – вопрос был один: Что произошло? Тут еще оставалось немало людей, кто искренне надеялся отсидеться, несмотря на надвигающееся со всех сторон зарево.

Им отвечали – обитатели Черного Города спешили выплеснуть всю ярость и гнев. Сам Аврамий шагал молча. Нельзя было оставлять стену... там можно задержать огонь. Впрочем, добровольные пожарные команды уже бежали со всех ног.

Вопрос лишь в том, подумал легат, позволят ли маги им это сделать.

Вскоре начали возвращаться гонцы. Императорская армия, как гордо именовались теперь три оставшиеся у Императора когорты[1], сосредоточивалась у захваченных подворий Радуги.