Первое лицо - Ричард Флэнаган

Ну, ты посмотри! – сказал он, бросив у моей клавиатуры газету. Посмотри!

Заголовок гласил:

«НОУЛЗ: «ХАЙДЛЬ ЗАСЛУЖИВАЕТ ПОЖИЗНЕННОГО СРОКА».

Раздает интервью направо и налево. Хайдля трясло. Как будто сам вообще не при делах!

На тот момент выбранной из галереи эмоцией, кажется, стало отвращение.

До суда остаются считаные недели, а он утверждает, что я – ни много ни мало – гениальный преступник, черт подери, и обвел его вокруг пальца так же, как и банкиров.

Демонстрируя апатию и агрессию одновременно, он упал в директорское кресло, но тут же вскочил.

Ну, сказал я, думаю, нам нужно решить вопрос с книгой как можно…

Прежде всего мне нужно переговорить с Джином Пейли. Взгляд Хайдля метался по кабинету, будто он высматривал нечто за безвкусными книжными стеллажами. Чтобы остаться на плаву, мне необходимо двадцать тысяч. А это лишь малая часть того, что он мне должен.

Хайдль подошел к дверям и с порога обернулся ко мне.

Неужели он рассчитывает, что я буду здесь протирать штаны, не получив аванса?

С этими словами Хайдль вышел, однако через несколько минут вернулся, чего обычно не делал. Он рухнул в свое кресло и уставился прямо перед собой, барабаня пальцами по столу и что-то беззвучно бормоча.

В чем вообще смысл? – наконец выдал он вслух.

Я спросил, получил ли он свои деньги.

Если можно описать внешний вид как исполненный отчаяния, то именно таким выглядело его лицо при ответе на мой вопрос.

Он не выплатит мне ничего, пока не получит синопсис, взволнованно сказал Хайдль. Ты его набросал?

Я заметил, что набросать что бы то ни было проблематично, поскольку Хайдля постоянно нет на месте.

Манерно и возбужденно жестикулируя, как на сцене театра кабуки, он подался вперед в своем кресле, облокотился на стол, закрыл изможденное, растерянное лицо ладонями, а потом начал его массировать, словно месил густую глину. Так продолжалось с минуту, если не дольше, но когда он резко поднял голову, то стал неузнаваемым: лицо его излучало энергию и жизнерадостность. Отвращение исчезло, а что заняло его место, невозможно было определить сразу.

Довольно болтать, сказал он, хотя до этого в кабинете царила тишина. Довольно!

Он хлопнул в ладоши и начальственно сцепил руки.

Срочно за работу, с тонкой усмешкой скомандовал он, как положено шефу.

Итак, после недели разглагольствований, когда он, по всей видимости, думал только о выплате второй части аванса, мы с грехом пополам приступили к делу.

Как известно, АОЧС подвергают критике, начал он, хотя мы предоставляли работу сотням людей. Сотням! В период нашего расцвета мы создали более восьмисот сорока… нет, восемьсот тридцать восемь рабочих мест с полной занятостью и еще девяносто шесть – с частичной. И это не считая малых предприятий в Бендиго, которые мы поддерживали заказами на инженерные и другие проекты. Как это называется? Эффект увеличения? И что в этом плохого? Мы делали только хорошее. Так и запиши.

И барышей не получали, раздраженно заметил я, поскольку все это давным-давно стало достоянием общественности.

Разве государственные органы должны приносить барыши?

При чем тут государственные органы? У вас имелся бизнес.

Понял тебя. Мы были образцовой фирмой. Получили награду за экспорт.

Вы ничего не экспортировали.

Да, для меня самого это оставалось загадкой. Но бизнес процветал. За что меня и наградили Орденом Австралии.

Вы не были австралийцем.

У меня не нашлось австралийского паспорта. А это не одно и то же.

Не знаю, не знаю.

Понял тебя. Меня представили к ордену за «новаторство в бизнесе конца двадцатого века». Это…

Бизнес должен выдержать испытание рынком.

Мы выдержали это испытание на «отлично». Рынок дал нам семьсот миллионов долларов.

Но вы их не вернули.

Рынок на сей счет не переживал. Всем казалось, что за этим дело не станет.

Вы лгали банкирам.

Я был честен в отношении наших возможностей. Все видели наши грузовые контейнеры. Мы создавали рабочие места. Защищали жизни. Тушили пожары. Спасали моряков. Шахтеров. Подняли производственное обучение на новый уровень. Установили новые стандарты качества. Банки целиком и полностью нас поддерживали и финансировали.

Деньгами вкладчиков.

Целиком и полностью. А разве хоть одна компания развивается на собственные деньги? Почему я должен составлять исключение? Будь у нас больше времени, мы бы с успехом развернулись в мировом масштабе.

За счет чего?

За счет чего? Да за счет возможных прибылей, вот за счет чего. Почему нас обвиняли во всех смертных грехах, если остальным то же самое сходит с рук? Я лично разницы не вижу.

Остальные ведут дела честно.

И ты в это веришь? Кроме шуток?

Как вам удалось внушить банкирам, что вы действительно зарабатываете деньги?

Отвечая, Хайдль впервые поднял на меня взгляд: его черные глаза сияли убежденностью, которую в то же время можно было принять за пытливость.

Я пускал их деньги по магическому кругу. Кто давал, тот и получал. Разве бизнес делается иначе? Недаром же меня полюбили во всем мире. Согласен?

5

Не успел я в тот вечер добраться до берлоги Салли, как позвонил Рэй и сказал, что наш поезд вот-вот уйдет и хорошо бы на него успеть. При иных обстоятельствах, в другой вечер я бы отказался. Но сегодня мне просто хотелось выпить. Мы пересеклись в «Звере», посидели там примерно час, потом перебрались в «Тернии и звезды», а оттуда – в ночной клуб поближе к центру, где, как гарантировал Рэй, нас ждали все тридцать три удовольствия, на что в ночных клубах обычно рассчитывать не приходится. Ничего хорошего, впрочем, там и не оказалось. Но сниматься с места было уже слишком поздно.

Когда мельбурнский рассвет начал таять и стекать по тесноте заднего сиденья нашего такси, по Рэю, по мне и по двум девицам, которых Рэй окрестил Розочкой и Фиалочкой по цвету платья каждой, я задал ему вопрос насчет контейнеров, о которых не раз упоминал Хайдль.

Не могу понять, признался я. Сотни контейнеров, под завязку набитых оборудованием на миллионы долларов, а АОЧС якобы не получала прибылей.

Мой стиль жизни – лайфсерфинг, объявила Розочка.

Ага, подхватила Фиалочка, мой тоже. Мы это… вжжух! На месте не сидим.

Вжжух! – захихикала Розочка. Вжжухи-вжжух!

Розочка и Фиалочка могли поддакивать и Рэю, и друг дружке, потому что им, как и нам, больше некуда было деваться.