Братство волчьей стаи - Владимир Колычев

Чащин дернулся, потянулся к Татьяне и… проснулся. Не было Татьяны рядом, в своей комнате она. Но почему так? Разве она не его собственность? Разве она не давала обещания?

Да, вчера он приехал на заимку разбитый и усталый, но все равно можно было найти силы и время на Татьяну. Не нашел. И сегодня у него дела. Неужели она и сегодня уйдет без его любви?

Чащин решительно поднялся с кровати, набросил халат. Сейчас он ворвется к ней в комнату и восстановит справедливость. Но в дверь постучали. Неужели Татьяна?

За дверью Чащина ждал начальник охраны, крепкого сложения мужчина с признаками интеллекта на волевом лице.

— Пахомова упустили, — стараясь скрыть досаду, сказал Корнаков.

— Где?

— Он к Голиковой приходил. Саловар упустил и ее, и Пахомова.

— Живой?

— Да вроде. Черепно-мозговая травма у него. И у его бойца такая же беда. Пахомов двоих сделал, а третьего не смог. Вместе с Голиковой ушел.

— Всех на плавники поставить!

— Да это само собой. Колесов рвет и мечет. Дороги все перекрыли. Вертолет поднимем. Никуда они не денутся.

— Тихо! — Чащин приложил палец к губам Корнакова. — Не надо обещаний. А то вдруг не сдержишь…

— Так не от меня зависит.

— А в штрафную роту пойдешь…

— В штрафную роту? — косо глянул на него начальник охраны.

— Вас таких на целую роту наберется. Вопрос: кто ее возглавит — ты или Колесов? — мрачно усмехнулся Чащин.

— Так я за охрану отвечаю.

— А если Пахомов до меня доберется?

— Это вряд ли, — качнул головой Корнаков.

— Что?! — вскинулся Чащин. — Какое может быть «вряд ли»? Ты что, сомневаешься в себе?

— Нет, не сомневаюсь…

— А зря. Нужно сомневаться. Чтобы не самоуспокаиваться… Людей готовь! Нас ждут великие дела!

Чащин решил лично заняться розыском Пахомова. Достал его этот мент, пора с ним заканчивать.

Хватило одного куска гнилого волчьего мяса, чтобы закрыть им две поджившие, но еще сырые раны. Волчья гниль не могла пойти на пользу здоровью, но раны вдруг перестали болеть.

— Все хорошо, милок! Будешь жить — не тужить.

Олег вздрогнул, услышав знакомый хриплый голос. Он лежал на диване в доме Аллы, никого, кроме него, в горнице быть не могло. И вдруг появилась косматая старуха, села на диван, положила костлявую руку на его ногу.

— Ты умерла! — сказал он тоном, которым произносят: «Чур меня!»

— А ты знаешь, где жизнь, а где смерть? Думаешь, это далеко друг от друга? — усмехнулась старуха. — Вот сейчас ты живой, а черный ворон уже вьется над твоей головой. Сейчас он опустится, клюнет в темечко, и все… Давай просыпайся!

Старуха тряхнула его за ногу, и Олег открыл глаза. Тут же вонючая гниль исчезла с его груди.

Он подскочил к окну и увидел, как открывается калитка. К дому, оглядываясь, шли двое — те самые парни, которых он отправил в нокаут сегодня утром. И у одного голова перевязана, и у другого. Им бы сейчас в больнице отлеживаться, но, видно, туго у Чащина с кадрами, если даже калеки в дело идут. Сомневается Чащин, что Олег сунется в дом Голиковой, потому отправил сюда инвалидов… Какой уже раз Олег ловил себя на мысли, что воспринимает свои суждения как истину в первой инстанции. Он мог ошибаться насчет этих парней, но мысль об этом витала над его извилинами, не касаясь их.

И еще он был уверен, что к этим двоим никто больше не присоединится. Но и эти двое могли оказать серьезное сопротивление. Нельзя недооценивать противника.

Но зря Олег готовился к серьезной борьбе. Эти двое не стали обыскивать дом. Они зашли, потолкались в горнице, положили на стол сумку с радиостанцией, сели на диван, который все еще хранил тепло человеческого тела. Они должны были почувствовать это тепло, но нет — то ли нюха у них вообще не было, то ли Олег его отбил: одному камнем, другому прикладом.

Одному было лет тридцать, второй едва ли разменял вторую четверть века.

— Я не понял, а ты какого сел? — возмущенно спросил старший у младшего.

— Да башка кружится, — захныкал тот.

— Ничего, пройдет, — вытягиваясь на диване во весь рост, сказал старший.

— Сама по себе только жизнь проходит, — сказал Олег, приставив к голове младшего ствол пистолета.

Тот напрягся, а старший дернулся, вскочил с дивана. И тут же скривился — то ли от головной боли, то ли от пистолета, ствол которого Пахомов наставил на него.

— Стрелять не буду, — сказал Пахомов. — Буду просто бить по голове. Вам это нравится.

— Да нет, не нравится, — еще сильнее скривился старший.

— Ты кто такой? Фамилия, имя, отчество!

— Э-э, Семен. Саловаров.

Пахомов толкнул в спину младшего.

— Костя. Костя Корольков.

— Ты мне тоже что-то хочешь сказать, Костя Корольков?

— Нет…

— Тогда ты мне пока не нужен. Я тебя сейчас по голове ударю, ничего?

— Не-ет! — Костя в ужасе схватился за голову.

Олег внутренне напрягся в готовности отразить возможный удар, но, похоже, парень был далек от такого решения. Сейчас он мог думать только о своей больной голове. И у Саловарова та же беда. Пистолет у него в кобуре, карабин к подлокотнику дивана приставлен, но у бандита и мысли не возникло схватиться за оружие. Не думал Пахомов, что с больными на голову так приятно иметь дело.

— Больно будет? Ну, хорошо, я не садист. Сейчас ты заберешь у Семена ствол, потом свяжешь его.

— Э-э… — замялся Костя.

— Этим ты спасешь его от удара по голове, — сказал Олег.

А Саловаров кивнул, призывая Королькова к повиновению.

— А-а!..

Костя забрал у своего старшего пистолет, патроны. А пистолет у него интересный — «ПБ» с интегрированным глушителем. Но к этой штуке должен прилагаться и съемный глушитель, именно его Костя извлек из кармана Саловарова и при этом как-то странно глянул на товарища, как будто в чем-то его упрекал. И тот покосился на него. Дескать глушитель мог бы и оставить. Но Костю это не проняло. Он забрал у Саловарова специальную пластиковую ленту под наручники. Ими и стянул ему руки.

— Теперь сам, — сказал Олег.

Корольков кивнул, разоружился, достал из кармана такую же ленту, передал ее Пахомову. И послушно сомкнул руки в запястьях. Он хотел, чтобы его связали спереди, но руки у него вдруг оказались за спиной, только тогда пластик стянул их. То же самое Олег проделал и с другим пленником. Связанные спереди руки — слишком большая роскошь.

— Наручники зачем с собой носите? — спросил Олег, рассматривая радиостанцию. — Для меня?