Плачет рея по пирату - Евгений Сухов

Молодые люди были интересны еще и потому, что, судя по их поведению, они были залетными, за которыми никто не стоял, а щипать таких терпил одно удовольствие.

…– Ну, я докурил сигарету и вниз спустился, – закончил свой рассказ Аркаша. – А потом сразу к тебе.

Погоняло веснушчатого было Гаденыш, но получил он его не за скверный характер, как нередко случается в жизни, а во время пребывания в камере предварительного заключения. А дело было следующим образом. Как выяснилось, в хате он был единственным, кто не имел погоняла, вот тогда и стали соображать всей хатой, каким «именем» окрестить первоходку. Однако первоходок оказался без особых примет, и ни одно прозвище к нему не липло. Тогда решили сделать так, как поступали заключенные во все времена: спрашивать погоняло у тюрьмы. Веснушчатый подошел к зарешеченному окну и громко выкрикнул: «Тюрьма, дай мне имя!» И тут кто-то с верхнего этажа кутузки громко прокричал: «Гаденыш!» Ответ тюрьмы – это все равно что глас самого Господа. Вот с тех пор Аркашу и стали кликать Гаденышем.

Погоняло явно не соответствовало ни его облику, ни тем более его характеру, да и понятия парень имел правильные. Но если в прежние времена его погоняло воспринималось братвой как язвительное, то сейчас они произносили его с некоторыми уважительными интонациями. А потом, погоняло – это далеко не всегда слепок внутренней составляющей человека. За пятнадцать лет, проведенных в «чалкиной деревне», Некрасу встречались погоняла и похлеще! А один и вовсе был Глиста. Однако подобное погоняло не помешало ему подняться до коронованной масти.

– Значит, они тебя не видели? – уточнил Некрас, откинувшись в кресле. – Ты давай налегай на закусь. Чего стесняешься?

Подцепив вилкой кусок селедки, Гаденыш помотал головой:

– Зуб даю, не видели!

На воле Гаденыш прохлаждался уже третий год, и воля уже сделала свое пагубное дело. Если бы подобный разговор состоялся на киче, то он крепко бы подумал, прежде чем раскидываться зубами, потому что в таком случае действительно можно было остаться без зубов; а так произнес с ясными глазами, будто выдохнул.

Подняв стопку, Аркаша лихо опрокинул ее в рот.

– Ты поумерь аппетит, – показал Некрас на водку. – Сегодня ты мне нужен трезвый, как стеклышко.

– Последняя, – заверил Гаденыш. – Сейчас пойду домой, отосплюсь как следует, а там все пройдет.

– С дверью справишься?

– Не впервой, – усмехнулся Аркаша. – А потом, кто мне там помешает?

Некрас вяло потянулся вилкой за куском колбасы, подцепил. Однако есть не торопился.

– Тут другое… Зайдем ночью, пусть они уснут.

Лицо Гаденыша застыло. Будучи профессиональным домушником, он старался избегать тяжелых «тем», а уж тем более никогда бы не пошел на убийство. Предпочитал работать в тот период, когда хозяев не оказывалось дома. Это не означало, что он напрочь чурался насилия, но оно могло проявиться лишь как крайняя мера, если вдруг неожиданно объявятся жильцы. А в таком случае и заяц способен проявить себя невиданным храбрецом и наброситься на лисицу. А тут, когда речь идет о том, быть ли человеку на свободе, он может запросто пойти на отчаянный шаг. Так что черта, отделяющая решительный поступок от нерешительного, весьма даже призрачная.

Но сейчас Некрас говорил совершенно о другом, он намеренно шел на насилие, а такое поведение было не в его правилах и заставляло задуматься. В какой-то момент Гаденыш даже захотел было отказаться от дела, но стальные глаза Некраса будто пригвоздили его к месту, смотрели прямо и требовали немедленного ответа.

– Зачем… Могут услышать соседи.

– Не услышат. – Некрас наконец откусил кусок колбасы и, судя по тому, как он одобрительно закачал головой, она ему весьма понравилась. – Поаккуратнее работай. Или ты не знаешь, как это делается?

Гаденыш выглядел слегка смущенным. В какой-то момент даже кусок селедки встал поперек горла, но он, совладав с собой, сделал вид, что ничего не произошло, запив его минеральной водой.

– Знаю… Но к чему идти на лишний риск? Прежде мы никогда так не делали.

– Верно, не делали. Но надо же когда-нибудь начинать, – добродушно улыбнулся Некрас. – Ладно, чего ты приуныл. Пошутил я… Попробуем сделать по-тихому. Уверен, что этот парень прячет где-то еще заначку, так что надо бы его потрясти. Расспросить. – И уже совсем весело добавил: – Чувствую, что на настоящего бобра наткнулись. Так что иди отсыпайся. А часов в двенадцать подходи сюда.

– Кто еще будет?

– Возьмем Фрола, – сказал Некрас, – думаю, что он будет полезен.

Гаденыш едва кивнул, вымучив слабую улыбку. Уж с кем действительно он не хотел идти, так это с Фролом. Пропарившись на зоне пятнадцать лет за убийство, тот на первый взгляд производил впечатление человека малоразговорчивого и уравновешенного, однако было известно, что на зоне он трижды выступал в качестве палача. Так что если копнуть его биографию поглубже, то можно было бы найти немало темных страниц.

Как бы то ни было, но Фрола побаивались даже свои. Его нередко привлекали для усиления.

– Что ж, пусть будет так. Только бы палку не перегнуть, – высказался Гаденыш. – Сам понимаешь… Если что-то не так пойдет, так нам менты житья не дадут.

* * *

Прогулка неожиданно затянулась. Сначала до глубокого вечера ходили по парку, просто разговаривали и строили планы на дальнейшую жизнь, а потом Земфира пожелала сходить в кино на последний сеанс. Фильм оказался длинным и на редкость скучным, но они сумели досидеть до конца, так что из кинотеатра вышли, когда стрелка часов приближалась к полуночи.

Ну а дальше был ресторан.

На этот раз инициатива принадлежала Тимофею, и оставалось только удивляться, с чего бы это в половине первого ночи на него напал невероятный жор. И за два часа, проведенных в ресторане, он съел столько, сколько обычно поглощал за целый день.

Машину поймали тоже не сразу, а таксист, который подвозил их, заломил такую цену, что на эти деньги можно было бы сходить в ресторан по второму заходу. Однако спорить в такой поздний час не хотелось (где еще искать машину!): было единственное желание добраться до квартиры и растянуться на кровати.

К дому подошли далеко за полночь. Вдоль трассы тускло горели уличные фонари. А во дворе и вовсе было темно, освещался только небольшой пятачок недалеко от подъезда – свет падал из окна первого этажа, расположенного рядом. Неожиданно свет погас, и теперь окно представлялось темным провалом, будто ощерившаяся беззубая пасть. Растворился в ночи и кусок освещенного асфальта. А под деревьями и вовсе сгустилась непроглядная тьма.

Тимофей вдруг поймал себя на полузабытом, почти детском ощущении тревоги, когда хотелось спрятаться от неведомой угрозы. Небольшой дворик с разросшимися деревьями представлялся ему идеальным местом. Выходить из него не хотелось.

Одно из окон третьего этажа вспыхнуло ярким светом, сложной паутиной на грязно-серую поверхность асфальта легла рассеивающаяся тень от кроны деревьев, а от мусорного бака отделилась широкая темная полоска и криво уперлась в высокий бордюр.