Мусорщик - Андрей Константинов

* * *

После возвращения из скандинавского вояжа Андрей Обнорский с головой ушел в работу над книгой. С одной стороны, это диктовалось потребностью довести дело до конца, выполнить свои обязательства перед издательством, Ларсом и самим собой, в конце концов.

С другой стороны, потребность в работе была вызвана желанием забыть обо всех тех событиях, в которые он оказался невольно втянут. Разумеется, это было самообманом. Андрей знал, что забыть он не сможет никогда. Нельзя этого забыть, не получится. Особенно предательство Кати… Все, что происходило с ним и вокруг него последнее время, вызывало острую неприязнь.

Но предательство Кати!.. Безусловно, Катя целилась в Антибиотика. А под пули подставила Андрея. Совершенно осознанно, отдавая себе отчет в том, что весь состав конвоя — и Кравцов, и Лена, и Андрей, и экипажи прикрытия — будет уничтожен. Свидетелей в таких делах не оставляют. Катино раскаяние в последний момент принципиально ничего не меняло. Тем более, что времени нападения она не знала, им просто повезло… все решил случай.

Андрей с головой ушел в работу. Странно, но как будто стало легче. Все то, что с ним произошло, он подробно изложил на бумаге в двух экземплярах, запечатал в конверты. Один оставил дома. Другой — передал Сашке Разгонову. На обоих конвертах стояла стандартная пометка: «Вскрыть в случае моей смерти». Веселенькая такая пометочка. Сашка, старый надежный Сашка, покачал головой и убрал конверт в железный ящик, гордо именуемый сейфом, а оттуда достал початую бутылку водки «Россия». Потом запер дверь редакционного кабинета, разлил водку в граненые стаканы.

Выпили, закусили Сашкиными бутербродами, и после этого Разгонов сказал:

— Коли дело так серьезно, Андрюха, может быть, сразу пойти в милицию? Чего ждать-то, пока этот самый случай произойдет?

— Преждевременно, Саня. Во-первых, я не думаю, что этот случай произойдет. Во-вторых, речь идет о человеке, против которого милиция практически бессильна. Он ей просто не по зубам.

— Ты Антибиотика имеешь в виду? — спросил Сашка.

— Нет, — покачал головой Обнорский, — бери круче.

Сашка тоже покачал головой и, оглянувшись зачем-то на запертую дверь, спросил тихо:

— Неужели Колю-Ваню?

Андрей ничего не ответил, только улыбнулся, но Сашка понял и присвистнул. Помолчали, покурили. Разгонов кивком головы показал на бутылку, но Андрей поморщился: не хочу.

— Ну, ладно, — сказал Сашка, — чем я могу тебе помочь, Андрюша?

— Да чем же, Саня? Пусть у тебя этот конвертик полежит… В случае чего отнеси его Никите Кудасову. Только лично.

— Нет уж, пусть он подольше у меня.

— Я не против, — усмехнулся Андрей.

— Факты-то у тебя хоть крепкие? — поинтересовался Сашка.

— Когда дело касается таких лиц, как Коля-Ваня, крепких фактов не может быть по определению. Коля — неотъемлемая часть нашей нынешней госструктуры. Теневая, но от этого ее значение нисколько не умаляется. Так что факты представляют скорее оперативный интерес.

— Понятно, — сказал Сашка. — Ну а исчезновение Антибиотика как-нибудь связано с…

— Исчезновение Антибиотика? — вскинул глаза Обнорский.

— Ты что? — удивился в свою очередь Разгонов. — Ты что, не в курсе? Весь город об этом три дня уже говорит. Больше даже, чем о выборах.

Андрей Обнорский понимал, что не весь город, а небольшая его часть, но он в эту часть не входил. Он пахал, не включая ни телевизора, ни радио, и просто-напросто ничего об этом не знал. Хотя, подумал он, мог бы и сам догадаться и спрогнозировать события.

— Ну-ка, расскажи, Саша, — попросил Андрей, и Разгонов передан ему факты. По крайней мере те, что сам знал.

— Как думаешь, Андрюха, замочили Палыча? — спросил он.

— Нет, — уверенно сказал Обнорский, — Палыч ударился в бега. Но думаю, что мы о нем еще услышим.

* * *

Рахиль Даллет сошла с парома в Мальме. Она была пьяна, и к «саабу» ее не пустили. После громкого и некрасивого, с русским матом, скандала она вполне бы могла попасть в полицию. Однако этого не произошло. Для Кати вызвали такси, и она поехала в гостиницу. Вслед за ней катил «сааб». За рулем сидел один из членов экипажа. Раз двадцать Катя звонила на трубу Обнорскому. Она не могла знать, что телефон Андрея насквозь промок в частично залитой водой кабине «фольксвагена» и потому не работает. Она предположила, что Андрей все-таки спастись не сумел. Заказала в номер водки и напилась в стельку…

На другой день, проснувшись одетой, с тяжелой головной болью, она снова стала названивать Обнорскому. Но телефон Андрея по-прежнему не отвечал… Похмелье миллионерши Даллет было ужасным. В глубочайшей депрессии она покинула Мальме на пароме. Изумительной красоты средневековые шпили готического собора Санкт-Петричюрка и ренессансной ратуши таяли в дымке над проливом Эресунн… Катя не видела этой красоты. Паром шел в Копенгаген. Прощально орали чайки.

* * *

От Наумова Бабуин ушел окрыленный. Надо сказать, было чему радоваться. Воображение рисовало пейзаж сказочный: зеленели холмы, поросшие шуршащими баксами. Над холмами искрились бриллиантовые небеса… Впрочем, это авторское преувеличение. Воображение у Валеры было не особо. По жизни Бабуин был практиком и реалистом. Он смотрел на вещи проще. Беседа с Наумовым означала, что у Валеры есть реальный шанс занять место Антибиотика. А это значит, что доходы Бабуина увеличатся. И увеличатся многократно.

Но эйфория продолжалась недолго. Очень скоро Валера сообразил: для того, чтобы занять место Антибиотика, придется изрядно потрудиться… Это вам не удостоверение помощника депутата Думы, которое можно просто купить, как купил его себе Бабуин у Вячеслава Маричева. Да, придется попахать, и попахать изрядно. От этой мысли настроение испортилось. Реальной властью над всеми группировками Валера не обладал. Еще не обладал. Вызвать людей и приказать: так, мол, и так, и никак иначе! — он просто не мог.

А сделать это все равно необходимо. И сделать очень быстро — в два-три дня. На новую встречу с Наумовым нужно идти уже с результатами. Пусть не очень большими, но обязательно с результатами.

Задача казалась сложной, почти невыполнимой. Братва подчиняться не любит, особенно если предлагаемые решения кажутся им необычными… Валерий Ледогоров сжал крепкие зубы.

— Хрен вам! — сказал Бабуин вслух. — Заставлю, обломаю.

Охранник и водитель удивленно повернули головы.

— Ты на дорогу смотри, — жестко сказал Ледогоров.

Обе головы повернулись назад. Джип мощно и ровно катил по набережной. Он вез кандидата на высокий пост (должность? звание?) питерского криминального короля.

В тот же вечер кандидат обзвонил всех «особ, приближенных к императору», назначил на утро сходняк в ресторане «У Степаныча». Держался естественно, без какого-либо превосходства, но твердо. На все вопросы — зачем? что такое? — отвечал: «Так надо. Завтра объясню».