Чайка с острова Мираколо - Алена Волгина

– Боже, как я испугалась! – воскликнула Инес, бледная до зелени. – Там… в зеркале…

Она смотрела на меня с таким страхом, будто ждала, что сию минуту у меня вылезут клыки и когти.

– Мне просто стало нехорошо от духоты, – солгала я.

– Но ты так выглядела… там, в зеркале… А потом вдруг появился Скарпа, толкнул тебя в сторону, кто-то начал колотить в дверь, и я так растерялась, что совсем не знала, что делать!

– Хорошо хоть у шута хватило ума, чтобы мне открыть! – фыркнула тетка. – Вы чего обе здесь забыли? Зачем полезли, куда не следует? Ну-ка, кыш отсюда, пока не вернулся хозяин!

– Но я действительно видела… – пролепетала Инес.

– Тебе показалось, – сказала тетка как отрезала. – И чем меньше вы будете болтать об этом, тем лучше.

В эту ночь Инес ушла ночевать к матери. Несмотря на уговоры Ассунты, она все еще меня опасалась. Или, может, надеялась, что донна Джоанна сможет лучше защитить ее от гнева синьора Арсаго, когда тот узнает о нашей проделке. Я не сомневалась, что проклятый шут поспешит наябедничать хозяину.

Кстати, как, интересно, Скарпа ухитрился проникнуть в запертую комнату? Я точно помнила, что мы с Инес заперли за собой дверь, а ключ оставили в замке. Неужели там действительно есть потайной ход?

Этой ночью я была бы рада компании, чтобы прогнать пугающие видения. Стоило только задремать – и воображение снова переносило меня в кунсткамеру, где из каждой стены скалились ужасные безглазые лица. Просто невозможно было заснуть! Сердито потерев лицо ладонями, я зажгла свечи в канделябре и уселась за конторку, придвинув к себе лист бумаги. Как назло, ночь была совершенно безмолвной. Даже ветер куда-то исчез. Тихо дремали соседние дома, выраставшие из невидимой черной воды. Светились редкие звездочки факелов. Не было слышно ни одного пронзительного вскрика, ни шума заплутавших допоздна прохожих. Любой звук разносился над стоячей водой очень далеко, разлетался по узким улочкам, как по трубам.

Взяв стило, я нарисовала кривой восьмиугольник – графскую кунсткамеру, отмечая по памяти шкафы с их содержимым и все остальное, что сумела запомнить. Вот здесь стоял шкаф, целиком занятый рукописями и старинными инкунабулами… Наверное, у графа еще руки не дошли разобрать эту часть коллекции, так как кипы свитков валялись на полках в полном беспорядке. Вот здесь, напротив, висело зеркало… Я вспомнила, что оправа у зеркал была очень вычурной: хрустальные цветы, пышные бронзовые завитушки и тому подобное. Среди этого добра так просто было спрятать маленький рычажок, открывающий потайной ход…

Вспоминая, я бездумно смотрела в стену, на которой дрожала моя тень от свечи. Слабый огонек выхватывал из темноты контуры знакомых предметов. Моя тень вдруг шевельнулась. «Вообще-то она не моя. Очертания не те», – подумала я с каким-то отстраненным спокойствием. Снова нахлынула слабость и ощущение чужого пристального взгляда. Кто-то прямо сейчас стоял у меня за спиной, но после сегодняшних приключений в кунсткамере меня вряд ли что-то могло испугать. С усилием разорвав чары, я резко обернулась. Словно порыв ветра пронесся по комнате, и в зеркале, которое я позабыла занавесить тканью, мелькнул золотистый блеск чешуи. Выругавшись, я дрожащими руками нашла шаль и старательно закутала опасный предмет, пообещав себе завтра же вынести его вон. А потом, дунув на свечу, забралась в постель. Тщательно задернула полог, так чтобы не осталось даже щели. Планы и чертежи подождут.

Сегодня я была еще не готова встретиться лицом к лицу со своими кошмарами.

Когда дон Арсаго заявил, что собирается в Ночь Тысячи Огней устроить маскарад, Алессандро поначалу решил, что патрон сошел с ума. Приглашать гостей, когда в доме затаился отравитель?! Когда половина патрициев ежедневно справляется о здоровье дожа, и в городе каждый день создаются и распадаются новые политические союзы? Как, спрашивается, можно обеспечить безопасность в такой ситуации?

В Венетте отмечали так много праздников, что иногда на один день их приходилось несколько. Однако Ночь Тысячи Огней была особенной. Это была ночь памяти, вины и прощения.

Двести лет назад в Венетту пришла чума. Той осенью одна венеттийская галера вернулась из торгового плавания в Каффу и привезла в своем трюме черных крыс, которые распространили заразу. Незнакомые с новой напастью, медики мало чем могли помочь. Больные умирали прямо на улицах, их тела плавали в каналах. Священники в церквях призывали к покаянию и обличали погрязших в роскоши богатеев, навлекших на всех гнев Божий. Напуганные массовыми смертями горожан, венеттийские власти распорядились вывозить жертв чумы на ближайший остров Санто-Спирито, который жители быстро переименовали в Лазаретто. Туда свозили всех – мертвых, умирающих и даже тех, кто казался здоровым, но вызывал подозрения. Условия содержания больных были так ужасны, что многие бросались в воды лагуны, предпочитая утонуть в волнах, чем оказаться на проклятом острове. Днем и ночью над Лазаретто висели клубы дыма от сжигаемых тел. Люди шептались, что кое-кто ухитрялся тайком пробраться с острова обратно в Венетту.

Город был охвачен пароксизмом отчаяния, ненависти к себе и взаимной подозрительности. И однажды ночью на Лазаретто вспыхнул страшный пожар, не оставивший никого в живых. Рыжее зарево всю ночь освещало город. Венеттийцы смотрели на него со смешанным чувством вины и облегчения.

После этого чума отступила. О пожаре напоминали лишь обугленные почерневшие руины Лазаретто. Рыбаки обходили их далеко стороной. Говорили, что над островом до сих пор слышны стоны и плач неупокоенных душ, вынужденных скитаться над лагуной. В конце концов, проклятый остров постепенно скрылся под водой и больше не маячил немым укором перед глазами венеттийцев. Но с тех пор в годовщину страшной ночи по всей Венетте звонили колокола, и в каждом доме – от патрицианского особняка до последней нищей лачуги – зажигали лампады, факелы и свечи в память о невинных душах, погибших от огня.

Сотни, тысячи огоньков озаряли извилистые calle и маленькие campo. Большой канал весь превращался в огненную реку. Некоторые верили, что по этой светящейся дороге, протянувшейся через весь город, несчастные призраки Лазаретто на одну ночь могли вернуться домой.

Традиция неукоснительно соблюдалась каждый год. Даже сейчас, когда дож медленно умирал в Золотом дворце, а будущее города было таким же смутным, как утренний туман, висевший над лагуной, веселье в городе било ключом. Музыка и веселье были испытанным способом отвлечься от проблем. Террасы многих домов украсили праздничные шесты, увитые цветами и лентами. Этот знак оповещал, что в доме готовится вечеринка, к которой может присоединиться любой желающий.

В день праздника Алессандро распорядился выставить такой шест у причала дома Арсаго и принес графу план охраны особняка, где практически на каждого гостя приходилось по стражнику. Дон Арсаго, взглянув на его выкладки, даже присвистнул:

– Ну это уж чересчур! Не к осаде же готовимся – к празднику!

– Лучше предупредить злодеяние, чем потом кусать себе локти, – пробормотал начальник охраны.