Развороченная могила - Джоан Роулинг

class="p1">— Что, например? — спросила Люси слегка надтреснутым голосом. — Они уже все это знают, не так ли? Сын супергруппи. Печально известная тусовщица Леда Страйк.

— Это касается не только мамы, — сказал Страйк.

Он заметил, как Люси слегка напряглась. Она не называла Леду “мамой” с четырнадцати лет и в эти дни откровенно говорила о том, что считала своей настоящей матерью их покойную тетю, Джоан.

— Чего, тогда? — сказала Люси.

— Ну, — сказал Страйк, — меня наняли для расследования деятельности Всеобщей Гуманитарной Церкви.

— Ну и что?

— А то, что их штаб-квартира находится там, где раньше располагалась община Эйлмертон.

Люси откинулась на спинку стула, как будто слова произвели на нее физический удар, и выражение ее лица стало безучастным. Наконец, она сглотнула и сказала:

— Ох.

— Я был в адском шоке, когда понял, что именно с этого они начинали, — сказал Страйк. — Я узнал об этом только после того, как мы взялись за это дело и…

К его ужасу, Люси начала бесшумно плакать.

— Люс, — сказал он, протягивая руку, но она убрала свою со стола и обхватила себя руками. Это была гораздо худшая реакция, чем Страйк мог себе представить; он ожидал гнева и негодования из-за того, что снова подвергает ее сплетням у школьных ворот о ее неординарном прошлом.

— Господи, — сказал Страйк, — я не…

— Что не? — сказала Люси со злостью, по ее лицу текли слезы.

— Прости, — сказал Страйк. — У меня у самого был шок, когда я увидел…

Люси поднялась на ноги и, спотыкаясь, направилась в сторону, где на металлической подставке стоял кухонный рулон. Оторвав несколько салфеток, она вытерла лицо, глубоко вздохнула и сказала, явно пытаясь восстановить контроль над собой,

— Мне очень жаль. Я просто… я не ожидала…

Она окончательно сломалась. Страйк поднялся из-за стола и подошел к ней. Он ожидал, что она оттолкнет его, но она позволила ему обнять ее и притянуть к себе, так что она зарыдала у брата на груди. Они простояли так не более минуты, когда открылась входная дверь.

Люси сразу же оттолкнула Страйка, поспешно вытирая лицо. С фальшивым весельем она воскликнула,

— Как все прошло, Люк, ты выиграл?

— Да, — отозвался Люк из коридора, и Страйк заметил, что его голос сломался с тех пор, как он видел мальчика в последний раз. — Три-один. Они были жалкими.

— Фантастика! Если ты грязный, сразу иди в душ, — крикнула Люси и добавила. — Дядя Корм здесь.

Люк ничего не ответил на это, а сразу побежал наверх.

Теперь на кухню вошел зять Страйка, его спортивные штаны были влажными. Страйк предполагал, что он должен тренировать или руководить командой своего сына. Грег был сметчиком, к которому Страйк питал чувства, которые никогда не достигали уровня симпатии.

— Все в порядке? — спросил он, переходя от Страйка к Люси.

— Я только что говорила о Теде, — сказала Люси, чтобы объяснить свои покрасневшие глаза и румянец.

— Я говорил ей, что это вполне естественно, что он немного забывается, — пренебрежительно сказал Грег Страйку. — Сколько ему сейчас, восемьдесят с лишним лет?

— Семьдесят девять, — сказала Люси.

— Ну, это почти восемьдесят с лишним лет, не так ли? — сказал Грег, направляясь к буханке бананового хлеба.

— Проходи в гостиную, — сказала Люси Страйку, наливая чай. — Там мы все обсудим.

Грег, которому, очевидно, не хотелось говорить о самочувствии их дяди, не стал возражать против того, что его исключили из разговора.

Гостиная с ее бежевым гарнитуром из трех предметов не изменилась с тех пор, как Страйк был там в последний раз, за исключением того, что школьные фотографии его племянников были обновлены. Большая фотография дяди Теда и тети Джоан, датированная восьмидесятыми годами, стояла на почетном месте на полке. Страйк хорошо помнил, как выглядела эта пара: волосы Джоан на морском бризе были такими пышными, какими только мог их сделать лак для волос, и Тед, самый крупный и сильный член местной спасательной команды. Усевшись на диван, Страйк почувствовал, что ему следует повернуть картину лицом к стене, прежде чем вызывать воспоминания об общине Эйлмертон, ведь его тетя и дядя посвятили столько сил тому, чтобы попытаться защитить племянников, которых Леда бросила на них, а затем забирала так же непредсказуемо, как и все, что она делала.

Осторожно прикрыв дверь за остальными членами семьи, Люси села в кресло и поставила кружку с чаем на приставной столик.

— Мне очень жаль, — повторила она.

— Не извиняйся, — сказал Страйк. — Поверь мне, я знаю.

— Правда? — сказала она со странной ноткой в голосе.

— Это было чертовски ужасное место, — сказал Страйк. — Не думай, что я забыл.

— Кто-нибудь из тех, кто был в сообществе Эйлмертон, еще там?

— Только одна, насколько я знаю, — сказал Страйк. — Она утверждает, что была жертвой Кроутеров. Она замужем за главой церкви.

— Как ее зовут?

— Мазу, — сказал Страйк.

— О Боже, — сказала Люси и снова закрыла лицо руками.

Ужасные подозрения теперь терзали Страйка. Он считал, что ничего более серьезного, чем чувство страха и иногда голода, не произошло ни с одним из них в общине Эйлмертон; что они едва избежали того, о чем потом писали в прессе. В его памяти он всегда был с Люси, держался рядом и старался, чтобы ее никуда не приглашал ни один из братьев Кроутер. С соседних матрасов на полу брат и сестра шептались по ночам о том, как они ненавидят это место, как хотят, чтобы Леда забрала их отсюда. Это было все, что произошло, не так ли? В это он верил долгие годы.

— Люс? — сказал он.

— Разве ты не помнишь ее? — свирепо спросила Люси, опуская руки. — Разве ты не помнишь эту девушку?

— Нет, — честно ответил Страйк.

Обычно у него была отличная память, но Эйлмертон был для него размытым пятном, скорее ощущением, чем фактом, зловещей черной дырой в памяти. Возможно, он намеренно старался забыть отдельных людей: лучше, конечно, отправить всех в безликую трясину, через которую никогда не надо будет пробираться, теперь, когда все кончено.

— Да. Очень бледная. Заостренный нос. Черные волосы. Всегда в какой-то неаккуратной одежде.

Что-то сдвинулось в памяти Страйка. Он увидел пару очень коротких шортиков, тонкую кофточку с вырезом и растрепанные, темные, слегка сальные волосы. Ему было двенадцать лет: гормоны еще не достигли того подросткового пика, когда малейший признак неподдерживаемой груди вызывает неконтролируемое, иногда до ужаса заметное возбуждение.

— Да, это что-то напоминает, — сказал он.

— Так она все еще там? — спросила Люси, теперь уже учащенно дыша. — На ферме?

— Да. Как я уже сказал, она вышла замуж…

— Если она была жертвой, — процедила Люси сквозь стиснутые зубы, — то