Политическое завещание. Принципы управления государством - Арман Жан дю Плесси Ришелье

Победа, одержанная войсками Вашего Величества под командованием маршала де Шомберга у Кастельнодари[233], была подлинным доказательством благоволения Божьего к Вашему Величеству – так же, как милость, которую Вы впоследствии проявили к брату и его единомышленникам, когда у Вас были все возможности поступить с ними иначе, учитывая тяжёлое положение, в котором они находились, явилась очевидным свидетельством Вашего великодушия.

Ваше искреннее стремление выполнить все обещания, данные от Вашего имени в Безье[234], явилось ярким доказательством благородства и нерушимости слова Вашего Величества, хотя Вам было доподлинно известно, что Пюилоран всего лишь старался выпутаться из опасного положения, в котором оказался, и у него не было иного выхода, кроме как изображать раскаяние.

Казнь герцога де Монморанси[235], которой нельзя было избегнуть, не открыв дорогу всевозможным мятежным настроениям, опасным во всякое время, а в особенности тогда, когда законный наследник короны под влиянием дурных советов стал во главе тех, кто позабыл о своём долге, показала всем, что Ваша твёрдость не уступает Вашей мудрости. Эта кара также дала всем понять, что Ваши слуги[236] ставят государственные интересы выше личных, ибо в этом случае им пришлось противостоять и настойчивым просьбам[237] многих людей, к коим они питали огромное уважение, и угрозам герцога Орлеанского, которого Пюилоран настроил таким образом, что тот велел передать: если г-н де Монморанси умрёт, то он, герцог, однажды прикажет и слуг Ваших предать смерти.

Терпение, с которым Вы вынесли новые претензии, заявленные Пюилораном от имени герцога во Фландрии, куда тот удалился в третий раз[238], подобно тому, что побуждает отца извинять поступки, к коим склоняют его детей, забывших о должном повиновении.

Терпение же, помогавшее Вам выдерживать коварство и легкомыслие, столь часто толкавшие герцога Лотарингского на вооружённую борьбу с Вами, так долго, как это было возможно, не подвергая опасности благо государства и не идя наперекор своей совести, – настолько необыкновенно, что в истории найдётся совсем немного примеров подобной добродетели.

Великодушие, проявленное Вами тогда, когда Вы пожелали лишь временно занять ряд его крепостей[239] в порядке компенсации за повторно совершённые им проступки, – что могло бы понудить его к исполнению долга, если бы его безумие не было сопоставимо по масштабам с его способностью нарушать слово, – выше всяких сравнений, ибо немногие государи упустили бы случай завладеть соседним государством, когда они имеют для этого и законную причину, и возможность.

После стольких провинностей, допущенных герцогом, являвшимся Вашим вассалом[240], после того как он в нарушение своего обещания пошёл против божественного права и человеческих установлений и похитил у Вас залог[241], почти такой же ценный, как Ваше государство, Вы отобрали у него владения[242], причём сделали это в тот момент, когда его коварство и непостоянство зашли так далеко, что уже ничто, кроме крайних средств, не могло их исцелить; и проявленная Вами при том рассудительность заслуживает всяческих похвал, ибо если бы Вы сделали это раньше, то можно было бы усомниться в Вашей справедливости. Но в то время Вы не могли более медлить, иначе рисковали показаться недальновидным политиком и своим бездействием совершить ошибку, равнозначную той, что допустил бы какой-нибудь государь, который силой отнял бы владения у другого безо всякого на то основания.

Можно многое поведать о Вашем добросердечии, которое побудило Вас в третий раз добиваться возвращения герцога Орлеанского во Францию, хотя, принимая во внимание многократно совершённые им проступки и исключительное вероломство его приспешников, было непохоже, что можно рассчитывать на его верность. Многие справедливо полагали, что его возвращение ставило под угрозу безопасность Ваших самых преданных слуг[243], и, однако же, именно эти последние были единственными, кто просил Вас вызволить Вашего брата из той опасной ситуации, в которой тот оказался по своей же вине.

Если рассмотреть все обстоятельства, то этому деянию найдётся немного примеров в древности, да и в будущем, наверное, мало кто сумеет совершить подобное.

Как требовалась чрезвычайная смелость, чтобы пойти наперекор собственному мнению Вашего Величества и посоветовать Вам значительно увеличить герцогский удел[244], дать ему пост губернатора провинции и ещё какой-нибудь город, когда зашла речь о его возвращении из Лотарингии после первого отъезда из государства, точно так же была нужна немалая твёрдость, дабы целый год сопротивляться его настойчивым просьбам о предоставлении ему пограничной провинции[245], куда он хотел удалиться по отъезде из Фландрии.